Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский
Аритмия читать книгу онлайн
Автор, чью книгу держите вы в руках, – врач, поэтому вполне естественным представляется, что герои многих его произведений, от имени которых ведется повествование, – медики. Отменный профессионал, он знает, о чем пишет, и делает это более чем убедительно. Ростовский писатель Вениамин Кисилевский широкому кругу читателей известен как автор более двух десятков прозаических книг, девять из которых детские, он лауреат нескольких литературных премий, избран Человеком года в номинации «писатель» (2008 г.). Но вот ребенком был он уже давно, а женщиной и вовсе никогда не был, тем не менее веришь ему, когда говорит он и от имени женщин, и детей. И даже животных. Никогда не грешит против достоверности описываемых ситуаций и характеров своих персонажей. В то же время этот серьезный и немолодой уже человек по-детски любит играть. Сюжеты его рассказов всегда занимательны, а их финалы трудно предсказуемы. Герои его живут в нашем непростом мире и переживают личные драмы, которые зачастую становятся следствием драматических событий общества. И герои эти – люди далеко не однозначные, это сложные и противоречивые натуры, нередко читателю предстоит труд сотворчества и сопереживания. Но ведь именно этого все мы и ждем от настоящей литературы, в этом вы сможете убедиться в процессе чтения, которое доставит вам истинное удовольствие.
А ещё, читая Нинино письмо, ловила себя на том, что прежнего пиетета к ней уже не испытываю. Куда что девалось. Нет, не злорадствовала я, но, если взвешивать, кто она сейчас такая? Одинокая, всеми брошенная, даже дочь, иностранка теперь, с ней почти не общается. Алиса, к слову сказать, шустрой оказалась, продала под шумок бывшую дедушки с бабушкой квартиру, Нине и рубля не досталось. И здоровье у Нины никудышным стало, полиартрит замучил, суставы болят, обострение за обострением, и с работой проблемы. Боится она, что из-за грядущей реорганизации Центра неизбежны сокращения, и ей, всего лишь кандидату наук, которых там, молодых и пробивных, пруд пруди, непросто будет удержаться. На последнее обратила я особое внимание: докторскую она, значит, не защитила, не всё коту масленица. Тем более кошке. А мой правдоискатель Валера к оборзевшей новой жизни на диво быстро приспособился, неожиданно оказался предприимчивым мужиком, на пару с Витюшей, закончившим юридический, организовали они кооператив по обмену жилья, дело хорошо пошло, доходно. Настолько, что выгадали мы трёхкомнатную квартиру, обустроили её, планируем приобрести ещё одну – Витюша скоро женится. Я уже не старшая сестра – главная медицинская сестра больницы, власти и возможностей у меня побольше, чем у многих докторов. Пришло, жаль, поздно, наше время, зажили мы наконец путной человеческой жизнью, многое теперь можем себе позволить. А Москва её мне даром не нужна, начитались и наслушались…
Мы когда-то, особенно по молодости, судачили о том, что ведь, вполне возможно, встретить нам придётся двухтысячный новый год. Вообще-то, если педантично, не начало нового века, а конец старого, но эта гипнотическая двойка впереди вместо единицы… Казалось это чем-то фантастическим, хотя нам с Ниной, например, сравняется всего шестьдесят, не такая уж старость. Трудно было представить себе, что можно встать за праздничным столом с бокалом шампанского в руке и под бой курантов сказать: «С новым веком!» А что в двадцать первом – звучит-то как! – веке совсем иная будет жизнь, никакому сомнению не подлежало. Чем конкретно иная, вообразить было сложно, но уж что будет она умней, справедливей, достойней – непременно. А иначе зачем, как пел Окуджава, на земле этой вечной живу…
После нашей последней, той «путчевской» встречи с Ниной до нового века прошло чуть больше восьми лет. И фотографий общих за этот период у меня, само собой, быть не могло. Но были её письма. Я наблюдала, как раз от раза прежний каллиграфический Нинин почерк делается всё менее разборчивым, в последнее время вообще превратился в каракули – поражённые суставы пальцев всё хуже служили ей. Работать она уже не могла, из дому выходила в основном в магазин да в поликлинику, жила на скудную пенсию. Я начала высылать ей деньги, понемногу, но всё-таки, дома никто об этом не знал. И каждый раз, заполняя на почте переводной бланк, испытывала не то чтобы удовлетворение, а какое-то смутное чувство торжества справедливости. Какой – тоже сказать не смогла бы, просто какой-то справедливости.
А приход нового века, вот уж чего меньше всего могла ожидать, я встречала вместе с Ниной. За три дня до этого она позвонила – домашний телефон у меня, конечно, уже имелся, сотовый, кстати, тоже, чем тогда не многие могли похвастать. Я с трудом узнала её голос, она скорей рыдала чем говорила, что совсем ей плохо, сердце изводит, умоляла меня приехать.
И я вдруг решила, что смотаюсь в Москву, повидаюсь с ней. Валера об этом и слышать не хотел – нашла время! – называл меня сумасбродкой, даже скандалил, но я упорно стояла на своём. Тот самый случай, когда я самой себе не смогла бы объяснить, зачем это мне нужно, просто знала, что зачем-то нужно. Предусмотрительно купила сразу и обратный билет на самолёт, на утро 31 декабря, домой к торжеству успевала. Ещё купила я Нине в подарок шерстяной шотландский плед, чтобы она не мёрзла, и полетела. Лёту-то всего два с половиной часа.
В Москве из аэропорта я взяла такси, в полдень 30 декабря звонила в Нинину дверь. Нина долго не открывала, я терпеливо ждала, понимала, как теперь непросто Нине с её артритными ногами добраться до двери.
Если бы не знала я, что это она, на какое-то время могла бы засомневаться. Передо мной, ровесница моя, стояла худенькая, с увядшим лицом и космами седых волос на голове женщина в задрипанном халате и стоптанных шлёпанцах. Она прильнула ко мне, и мы долго стояли так, обнявшись, молча. Я старалась реже и поверхностней дышать, чтобы не так донимал меня несвежий запах её тела.
Я помогла ей добраться до дивана, застланного таким же затхлым бельем, уложила, села рядом. Она плакала, я держала её за руку. Потом она, всхлипывая, рассказывала мне, как трудно ей живётся, что лишь благодаря прикреплённой к ней социальной работнице вообще как-то существует, я слушала. Просила она прощения, что позвала меня, показалось вдруг ей, что конец её близок, страшно стало, захотелось, чтобы какой-нибудь родной человек рядом был, позвонила мне, не сообразила, дурёха, что новый год ведь скоро, все дни давно уже у неё смешались, не различает… Я сказала, что мне это не в тягость, что сама рада возможности побыть вместе, так ведь долго не виделись. И, конечно же, отметила про себя, что позвонила она, испугавшись смерти, не дочери, а мне, решила я, чтобы не расстраивать её, об Алисе вообще не заговаривать.
Моему ли появлению благодаря или совпало так, но почувствовала себя Нина получше, взбодрилась. Я искупала её под душем, переодела, причесала. Сходила в магазин, накупила всего, даже бутылку сухого красного вина, приготовила обед. Ела она с отменным аппетитом, отвыкла, наверное, от нормальной домашней еды. Я старалась не смотреть на её скрюченные артритом пальцы – когда-то прелестные, изящные пальцы роскошных белых рук, которым я так завидовала.
После обеда она прилегла отдохнуть, быстро уснула, снова не выпуская моей руки. Я сидела рядом, глядела на её так разительно изменившееся лицо, прислушивалась к её дыханию. Хотела, чтобы поспала она подольше, хоть и начинала уже затекать от неудобного сидения моя
