Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

Я оценил. Сказал еще кое-что, важное для понимания.

Мы вышли. Он молчал.

У фонтана св. Георгия собрались наши казаки. Один потирал правую ступню. Может быть, ему слегка показали, что такое испанский башмачок в действии.

— Сейчас без трех три. Смотрите на те два окна рядом с ратушей.

Ровно в три в этих двух окнах появились две деревянные фигуры. В течение ближайших двух минут разыгралась сценка, названная «Мастерский глоток» («Meistertrunk»). Она повествует о том, как мэр города спас Ротенбург, одним глотком осушив трехлитровый бокал вина. Этот бокал ему предложил захвативший город граф Тилли и пообещал освободить Ротенбург, если кто-либо сможет выпить три с четвертью литра вина и устоять на ногах. Отважный бургомистр Нуш не только устоял на ногах, но и продолжил беседу с графом. Город не был разграблен, жители остались невредимы. Эту сценку можно видеть и на двигающихся часах на здании городского Совета (шпарю прямо из Википедии; коротко и ясно, и не подводит; последнее, к сожалению, пока еще в обычае для энциклопедии фольклорного изготовления).

Утолив голод, назову его, историко-культурный, они вспомнили о голоде телесном; впрочем, скорее всего они и не забывали о нем, такое, во всяком случае, складывалось впечатление.

— Ну что, бойз, жрать охота. Чем накормишь? — Это мне.

— Тут есть пара симпатичных домашних трактирчиков. Сейчас сезон спаржи. По здешним понятиям, каждый за сезон должен съесть столько спаржи, сколько может. Готовы?

— Ну, а то. А мы наедимся?

— Думаю, да (хотелось бы надеяться!). По немецким понятиям, спаржу надо подавать с маслом или голландским соусом — и вареным картофелем. И белым вином, желательно, «Сильванер». Это так называемое спаржевое вино. Устроит?

— Н-ну! Только лучшее. Забашляем!

Пройдя между дворами, я разыскал один домашний ресторанчик во дворе, где, во-первых, спаржу хорошо очищали, а во-вторых, не переваривали. Когда объяснил размер заказа и добавил «русская мафия», они засуетились. Спаржа была отборная, то, что называют — королевская, очищена как надо и не переварена, «Сильванер» — выдержан, почти незаметно-кисловат, чуть горчащий, отдающий почвой. Еще Гете говорил, что франконские вина лучшие в Германии, а тогда «Сильванер» был самым франконским из франконских; я был с ним не согласен — любил, повторяю (готов повторить еще сотню раз, поскольку истина не тускнеет от повторений, как и сама эта фраза), полнокорпусные абрикосово-персиковые рейнские из Рейнгау и совсем уже отдельные летучие-яблочные, с железисто-кремниевым привкусом мозельские рислинги — но кто я и кто Гете? Тем более он больше западал на белые, а я на красные. Так уж жизнь сложилась.

Голландский соус был домашний, сбит на настоящем сливочном масле, настоящей капле лимонного сока и настоящих желтках. Я знаю, о чем говорю.

12 человек набросились на жратву, как 15 — на сундук мертвеца. Будто не завтракали два раза. Толковое вино прошло у них между глоток не как вино, и даже не как винцо, а как вода у мексиканца, через сутки пути по выжженной земле обретшего колодец. Матерь Божья, как наши люди умеют жрать и сколько во время жратвы — выжрать! Могу поклясться, что они выпили на нос по крайней мере по две бутылки «Сильванера». И это после пива и коньяка.

Я гордился ими, полпредами великой страны, да и сам не любил слишком отставать в этом деле; я выпил вряд ли меньше бутылки «Сильванера», запивая вино ледяной водой.

— Накушамшись, друзья? — спросил я. Я начал уставать и надеялся, что они тоже.

— Ну да. Нормально поели. И натёпались недуром.

— Слушай, как в Германии все дешево, — сказал Николай, расплачиваясь за всех (понятно, он был еще и казначей) и хорошо давая — по крайней мере, хозяин выпятил очи — на чай.

— А что бы тут, — спросил тот, что хромал после испанского сапожка, — что бы тут такого еще фирменного, понимаешь? Баварского такого, а? Чтобы по-настоящему проняло?

Я ужаснулся. Нам предстояла еще езда. Но лгать не было смысла — не то пойло, так другое, на худой конец он взял бы любого шнапса, шанса его удержать не было не только у меня, но и у волкодава-работника СМЕРШа из романа Богомолова. Я умыл руки.

— Тут в ходу настоящий баварский прикол — пивной шнапс. Ликер из темного пива. 26 колес. Но имей в виду…

— Во. Веди.

Пришлось взять. Две бутылки. По 26 баварских колес в каждой. Желание клиента — закон.

— Ну, что дальше? Слушай, мне ваша Бавария начинает нравиться, — сказал Николай.

— А мне перестает. Дальше — Баден-Вюртемберг.

— Ну, хер с ним, пусть будет… этот. Тоже ведь не хуже?

— Пожалуй.

— И поля, как в парикмахерской, на косой пробор. Это вот желтое что?

— Рапс. Идет на постное масло и в солярку. Причем солярка от этого чище и дешевле.

— Иди ты.

— Серьезно.

— Слушай, Коль, — сказал тот, что повелся на пивной шнапс, — а, Коль? А где вторая машина?

— Тебя надо спросить. Ты же из нее.

— Смотри, а вон еще наш. А самой машины нет. И еще четверых наших.

— Ладно, — сказал Николай, — не дурнее трактора. Поехали. Догонят. Садимся все.

Это значило — в восьмиместный «Мерс» сунуть 10 человек. Одного, маленького, посадили, на колени во втором ряду. Допустим (хотя немецкая полиция этого не допускала), он был дитя — в соломенной шляпе, маленький… Другого протянули по заднему ряду, и он лежал на коленях у нас троих. Он захрапел. Это было проявлением здоровой натуры после съеденного и выпитого.

— Парни, — сказал я, — нас сфотографируют, и это в лучшем случае. Нас оштрафуют на сумму, которой вы не ждали, а могут и посадить, и обязательно внесут в компьютер. Вам это нравится?

— Нет, — сказал Николай. — Поэтому едем быстрее — есть шанс проскочить. Стой. Смотри, еще осталось. — Он вытащил «Мартель» Х.О. — Давай, браток. Ты же наш.

Мы прикончили пополам 300 граммов старого коньяка в две минуты. Николай нажал на газ. 220. Мне стало весело.

— А скорее нельзя?

— Можно. Но вот тут-то нас и прихватят. Хочешь?

— А чего?

Мы пошли на 230. Лежащий зашевелился.

— Эй, откройте окно. Душно.

Мы открыли.

— Во, это да. С ветерком.

— Держи. — Он протянул Николаю пивного шнапса. Тот глотнул.

— Вкусно, — и дернул на 240.

Мне уже поздно было думать о том-сем. Я затянул «Темную ночь». Все подтянули. Потом «Прощай, любимый город». Потом не помню… Мне передали. Я хлебнул — на это раз граммов пятьдесят. И затянул «Новый поворот».

— Ну, блин, — сказал мне тот, спящий прежде, с пакетом, — ты умеешь кататься.

— А ты умеешь спать, блин, — сказал я ему задушевно.

— Один