Месяц на море - Наталия Миронина

меня касается все! – Голос Колесникова взметнулся к потолку. В минуты возмущения или душевного волнения Сергей Мефодьевич начинал говорить фальцетом.

Софья укоризненно на него посмотрела.

– Как же ты не чувствуешь, что можно говорить, а чего нельзя? Я только не понимаю, это душевная глухота или плохое воспитание!

– Ну куда нам?! Куда нам, лаптям, до городских штучек. Это же вы у нас тонкой душевной организации! – Колесников закусил удила. – И таким особам кажется нормальным, что женщина ищет квартиру и ничего не говорит об этом мужчине. Ты, наверное, уже ночевала в этой квартире?

– Я только сегодня ключи взяла у хозяйки. Поэтому и спешила сюда. Чтобы не опоздать на встречу с ней.

Колесников замолчал, словно в уме сопоставлял факты и то, что услышал от Софьи.

– И все же… И все же это все очень странно! – опять начал он возмущаться. – Очень странно. Ты мужу тоже ничего не сказала? Ты с ним вообще разговаривала? Он знает, что ты ушла от него? Или это только в твоей голове?

– Еще немного, и я тебя попрошу уехать, – тихо сказала Софья, – ты говоришь очевидные гадости. И подозреваешь меня непонятно в чем. Между тем отлично знаешь, что проблемы в моей семье начались давно. Задолго до тебя.

Колесников стоял перед ней. У него на душе было погано. Он понимал, что ведет себя некрасиво, но ничего поделать не мог: остановиться было сложно, не отпускала мысль, что его обводят вокруг пальца.

«Нае…ют ведь, нае…ют! Но где? В чем? – думал он, не стесняясь своей грубости. – Всего один день, а чего я только не передумал! Беременность – господи, дурак-то я какой! Новая квартира, развод с мужем! Мне очень интересно, как давно она этой хатой пользуется! Могла бы мне сказать. Нет же, ко мне приходила, трахались мы у меня. А это место берегла для кого-то другого. Вон какая обстановочка! Не чета моей «пенсионерской» – комод, диван-книжка… нет, конечно, у меня ремонт современный, и чисто, и бытовая техника… но тут даже стильно!»

Казалось, Колесникова больше всего задело именно это – некая гламурность новой квартиры Софьи.

– И все же… – Сергей Мефодьевич постарался говорить спокойно, – из-за чего ты уехала от мужа? Может, он тебя… так сказать… застукал с кем-то?! Соня, ты женщина общительная…

– Сергей, еще одно слово… – Соня почти плакала.

Колесников замолчал, но в голове крутились все те же мысли: «Ну, запасной аэродром. Для таких самостоятельных, как она, это нормально. Деловые встречи, так сказать. Она же ловкая, а значит, хитрая. Я мог даже ничего не замечать. А она… Вон даже Колю-сторожа охмурила. Спрашивается, зачем он ей нужен? А просто так. Такая у нее натура!»

Колесников чувствовал, что не может совладать со собой.

– Так, мне некогда. Я поехал. У меня полно дел. Будет время, – тут он как-то мерзко хихикнул, – позвони.

– Я тебя не поняла? – Софья встала. – Ты что, уходишь? Уезжаешь?

– Да, я же говорю, у меня дела в академии. Да и отвлекать тебя не хочу.

– От чего? От чего отвлекать? – растерялась Софья.

– От чего? – Колесников уже стоял в дверях. – От твоей личной жизни. От твоих недомолвок, секретов, странных квартир, неизвестно для чего снятых. Кажется, так естественно прийти и рассказать человеку обо всем. Остаться у меня. И вообще, сказать, что отношения с мужем очень плохие, что вы на грани развода.

– Я не привыкла делиться таким. Это проблемы, с которыми человек должен сам справляться.

Колесников уже взялся за ручку двери, но вдруг оглянулся и с чувством произнес:

– Я терпеть не могу двойной игры. Я считаю, что все и всегда надо говорить. А ты… ты могла тут… я не знаю… ты такая…

Софья молчала, только внимательно на него смотрела. Вокруг нее громоздились сумки, пакеты, коробки с обувью, лежала одежда, в пластмассовом тазике – ковшики, отдельно стояла корзина с посудой. Именно на нее и обратил внимание Колесников.

– Интересно, как давно здесь эти чашки?

– Какие? – не поняла Софья.

– Вот те, в корзине.

– А это имеет значение?

– Знаешь, в этой жизни по большому счету ничего не имеет значения. Но мелочи иногда бросаются в глаза и сами за себя говорят.

– Я тебя совершенно не понимаю.

– В два, даже очень больших чемодана, эта корзина с посудой не поместится.

Софья наклонила голову набок. Разозленный Колесников увидел в этом сходство с собакой. «Точно как какая-нибудь Муму! В толк не возьмет, о чем это человек говорит!»

– Ты хочешь сказать, что видел меня, уезжающую с чемоданом? Ты был на парковке? И ты не подошел? Но потом разыгрывал спектакли по телефону?!

Сергей Мефодьевич растерялся, но злость была сильнее. Он считал, что его водили за нос, обманывали, зачем-то пытались обвести вокруг пальца.

– Да какая разница, видел или нет! Факт, как ты себя повела! Знаешь, что написал Марк Аврелий?

– Кто?!

– Марк Аврелий. Он написал: «Все, что ты слышишь, – это мнение. Факты и истина заключаются в поступках». Мне нравится это высказывание. И сейчас я сужу по твоим поступкам.

– Мне кажется, что у тебя жар, бред и прочее, – Софья нашла свою сумочку, достала сигареты и закурила.

Колесников поморщился.

– Прости, но я в своей квартире, поэтому буду курить, где хочу и когда хочу.

– Да кто же тебе может помешать, – дернул плечом Сергей Мефодьевич.

– Интересно как получается. Просто загадка для психолога. Я даже несколько забыла о своих проблемах.

– Ты это о чем?

– Мне всегда казалось, что, если у человека проблемы или он попал в тяжелую ситуацию, ему необходимо сочувствие. Даже если этот человек в чем-то виноват или сам совершил ошибку… Это не важно. Важно, что тот, кто рядом, его поддерживает. Не ругает, не допрашивает, не устраивает сцен, а просто подставляет плечо. Ну, состраданием это называется, что ли.

Колесников все так же стоял у двери, слушал, а сам думал: «Ага, у нее любовники, съемная квартира, а муж должен терпеть. Она еще его в чем-то обвиняла! Конечно, и сейчас его она считает виноватым», – злобствовал Сергей Мефодьевич.

Он сам не мог понять, что это с ним происходит. С одной стороны, нет этой дразнящей и тревожной неизвестности: «беременна – не беременна». С другой стороны, снегом на голову обрушилось все остальное: уход от мужа, квартира, странное, на его взгляд, поведение Софьи. «В конце концов, какое мое место в этой истории?! – вдруг четко всплыл вопрос. – Что я должен делать? И чего ждут от меня?» Сергей Мефодьевич почувствовал, что наконец надо уйти.

– Софья, извини. У меня дела в городе. Я