Свет – это мы - Мэтью Квик

– Я продала дом, – сказала она и закусила нижнюю губу с левой стороны. – Надеюсь, ты не против, что я теперь поселилась здесь. Так что ты хочешь есть?

Джилл открыла холодильник и начала выкликать названия тех из блюд, которые уже оттаяли, но я не мог сосредоточиться на том, что она говорила, в основном потому, что пытался осознать тот факт, что мы с ней теперь живем вместе на постоянной основе. Нет, само по себе меня это ничуть не беспокоило. Но я знал, сколько времени и усилий необходимо, чтобы выплатить значительную часть закладной за дом, особенно если для этого приходится кормить завтраком и обедом жителей города Мажестик в штате Пенсильвания. Я также знал, сколько стоит сеанс психоанализа и с какой скоростью эти расходы поглотят сбережения Джилл. Но вместе с тем я признавал, что психоанализ мне был совершенно необходим. Эти мысли гонялись друг за дружкой у меня в голове, спутавшись в гордиев узел.

В конце концов я решил, что стану вести подробный счет всем средствам, которые тратятся на мои встречи с Финеасом, а потом возмещу Джилл все убытки, как только смогу снова выйти на работу – поскольку вовсе не был уверен, что с началом нового учебного года моя должность не была заполнена кем-то более нормальным, чем я, и что таким образом моя зарплата, превратившаяся в длительные отпускные, не прекратит поступать на мой счет.

Я спросил, как поживает Эли, и Джилл сказала, что Марку и Тони действительно удалось устроить его в виде исключения в какой-то калифорнийский университет на отделение кинематографии начиная с осеннего семестра, и он даже получил стипендию на стажировку при киностудии. Мальчик уже улетел в Калифорнию, а билет ему взяла за свои авиационные бонусы Выжившая Трейси Фэрроу. Так же, как и Ализа, Эли впоследствии обосновался в Калифорнии, а в летние каникулы занимался тем, что подрабатывал на съемочных площадках фильмов независимых режиссеров. Время от времени новости о нем достигали меня через Марка и Тони, но сам Эли никогда не связывался со мной напрямую. Я догадался, что теперь-то он наверняка узнал о моем непосредственном участии в судьбе его брата, и потому я больше не услышу от него ни единого слова. Его внезапное отсутствие в моей жизни причиняло мне боль, но я ни в коем случае его не винил и желал ему только добра.

Иногда, заметив, что я грущу, Джилл пыталась меня подбодрить и говорила:

– Эли обязательно выйдет на связь, как только будет готов. Не торопи его.

Я кивал ей в ответ, но ни разу не позволил себе обманываться надеждой. Каждая жилка в моем теле убеждала меня, что я потерял его навсегда – что, в дополнение к убийству его брата, я также предал его в самый ответственный момент, испортив ему премьеру и лишив весь город шанса на объединение и исцеление.

Прошло несколько недель, и Джилл решила, что может перестать непрерывно наблюдать за мной и снова выйти на смену в «Кружку с ложками». Вместо этого она привлекла к работе моей нянькой всю группу Выживших. Как я уже упомянул, Хесусу Гомесу и его футбольной команде досталось воскресное утро. Кроме того, мы почти каждый раз после утренних матчей остаемся на тренировки. Думаю, что Хесус – единственный, чью заботу я не перерасту даже после того, как моей душе станет легче. Под его неусыпным наблюдением я чудесным образом оказался лучшим вратарем в чемпионате среди команд «пятьдесят и старше». Наша защита – четверо проворных двоюродных братьев Хесуса – заслуживает львиную долю похвалы, но я и в самом деле наловчился удерживать мяч от попадания в сетку. Если Вам еще не очевидно, то скажу явным образом, что это запоздало открывшееся умение наполняет меня гордостью.

Все понедельники я посвящал работе в библиотеке, расставляя книги по полкам под внимательным взором Робин Уизерс. Утро вторника было отдано настольным играм с Бетси Буш, Одри Хартлав и Крисси Уильямс. Бетси – королева «Уно». Одри предпочитает покер по маленькой. Крисси обожает «Эрудит». По вторникам после обеда я перекидывался баскетбольным мячом с Бобби и его друзьями-полицейскими. В среду наступало время помогать Лакшману Ананду с бумажками в его адвокатской конторе, а потом идти в спортзал – качаться и играть в ракетбол. По четвергам мы с Карлтоном Портером ездили в Филадельфию, в приют для бездомных, где в основном готовили и раздавали еду – или разбирали и стирали принесенную в дар одежду. В пятницу по утрам – пробежка с Дэном Джентиле, а потом занятие керамикой у Дэвида Флеминга. И наконец в субботу Джилл отдавала «Кружку» в ведение Рэнди, мы с ней залезали в пикап и отправлялись в путешествие. У нее в голове всегда было какая-нибудь интересная идея, а в коробке – собранный перекус. Иногда мы ехали на берег океана, иногда ходили в небольшие походы. Мы могли оказаться в ботаническом саду на выставке цветов, или на празднике урожая, или на горнолыжном склоне – десятки разнообразных событий, которые Джилл находила в сети.

Так шли годы, и, к счастью, за все это время со мной больше не случалось нервных срывов. Ни единого.

Ах да, совсем забыл. Малышка Ализы, прекрасная и совершенная во всех отношениях. Бесс засняла своего мужа, как он держит новорожденную Маж, целует ее в лоб и дует ей в животик, и должен сказать, что никогда раньше не видел своего лучшего друга настолько гордым и счастливым. Мое сердце переполнялось изумлением и восхищением.

– Лукас! Ты только посмотри! Я теперь дед!

Однажды поздним вечером, во время первого из многочисленных визитов Исайи в Калифорнию, Ализа позвонила мне по видеосвязи. Я уже очень давно ее не видел. Я был потрясен, когда с экрана на меня посмотрела прекрасная женщина за тридцать, вместо девушки, которую я ожидал там увидеть.

– Вы были правы, – сказала она во время нашего разговора.

– В чем?

– Что все наладится. Что я могу быть собой, и папа в конце концов поймет. Что он меня простит и примет такой, какая я есть.

– Твой отец – добрый человек, – сказал я.

– Это вы добрый человек, мистер Гудгейм, – сказала она, уставив в меня палец.

И хотя я видел, что она в самом деле так считает, я не позволил себе в это поверить. Так что я отвел глаза и начал расспрашивать ее про малышку Маж, чем и спас положение, поскольку Ализа просияла и говорила без умолку следующие сорок