Энтомология для слабонервных - Катя Качур

что сейчас незнакомец выйдет из подъезда, и вжался спиной в стену. Но прошло время, а из дома так никто и не вышел.

– Ну, что ты видела? – Терзаемый любопытством Аркашка накинулся на Элю, когда они вновь встретились в коридоре.

– Ничего, – расстроенно сказала она, – когда я поняла, что он направляется к двери на выход, я бросилась на раскладушку и накрылась простыней. Я только слышала, что он перешагнул через меня и зашёл в какую-то из этих комнат.

– В комнату или в эту дверь? – уточнил Аркашка. – Вот здесь, справа, есть ещё сквозной выход во двор, мимо подъезда. Но он обычно заколочен.

Гинзбург подошёл к запасной двери и слегка дотронулся до ручки. Дверь легко качнулась, прорезая коридор ещё одной полоской света.

– Либо это кто-то из своих, либо кто-то чужой, – констатировала Эля.

– А что ты слышала внутри Лидкиной комнаты?

– Похоже, они занимались этим… ну, чем взрослые занимаются. Но она явно не хотела, – смутилась сестра.

– Мне тоже так показалось. Может, это и был её принц? – Аркашка покраснел и в трёх словах выдал Лидкину тайну.

Эля пожала плечами.

– Ну, я пойду досыпать, – сказала она. – Устала от вас всех.

Воскресный предутренний сон Замиры Фегиной прервал многократный вой звонка. Накинув пёструю шаль, она подошла к двери и раздражённо спросила:

– Кого тут ещё принесло?

– А Лёвка выйдет? – донёсся заискивающий козлиный голосок.

– Он спит ещё! Аркашка, ты?

– Я, то есть мы, дело есть очень важное. В школе на выходной задание дали.

Растрёпанная Замира начала греметь ключами, ворча себе под нос, но уже без злости и неприятия. Она, как и все, любила Аркашку и даже неосознанно мечтала его усыновить. Он, синеокий, пушистоглазый, лысоголовый херувим всегда получал почётные грамоты за учёбу, вежливо разговаривал, был опрятен, начищен и облачён в накрахмаленную рубашку. Возникало ощущение, что одежда на нём под воздействием лучезарного света сама по себе свежела и разглаживалась. В то время как её сын, сколько бы его ни обстирывали, вечно выглядел задрипанным оборванцем. Как и все родители, она приводила Аркашку в пример родному отпрыску. Как и все дети, которых попрекали Аркашкиной святостью, Лёвка временами его ненавидел. Особенно бесили Фегина-младшего разговоры об опрятности Гинзбурга. Ведь кому, как не Лёвке, было известно, какой ценой она доставалась: перед тем как лазить по помойкам и кустам, Аркаша снимал одежду, аккуратно складывал её в укромное место, а сам в трусах и майке возился в грязи до состояния лысого черта. Перед возвращением домой он кое-как мылся в полном пиявок арыке, одевался и вновь чудесным образом превращался в божьего ягнёнка, если не замечать скомканные склизкие трусы и рваную майку, торчащие из карманов его штанов. Но нужно отдать должное – нижнее бельё Аркашка стирал сам, намыливая по ночам в раковине и раскладывая под матрасом. Возможно, оттого, что к утру ничего не просыхало, он часто простужался и болел воспалением лёгких.

Замира пригласила детей за стол и пошла будить сына. Лёвка вышел в синих линялых трусах и вытаращился на Элю.

– Это моя сестра, она дочка прокурора, – соврал Аркашка, – теперь мы вместе будем вести расследование.

– Доложите, как прошла слежка за Равилем, – приказала Эля.

Лёвка, хлебнувший в это время кумыс из запотевшей бутылки, поперхнулся и уставился на Аркашку.

– Ей можно доверять, – подтвердил друг.

– Да никак не прошла, – проблеял Фегин, кусая лепёшку. – Во второй половине дня к нему приходили три старухи и одна тётка, приносили ножи и ножницы.

– А потом? – держала допрос Эля.

– А потом, как рынок закрылся, он пошёл домой.

– Дальше!

– Я за ним. Было уже темно. Он повернул к старой котельной, ну, той, которая возле речки Саларки, разрушенная такая, Аркашка знает.

– И…

– Там ждал его какой-то мужик.

– Ну? – напирала Эля.

– Ну, убежал я. Чё стоять-то. Ничё не слышно, ничё не видно.

– Пахдан[5], – брезгливо сказала она. – А мужика-то узнал?

– Не-а, поп какой-то. В длинной одежде.

– Поп? Да ты, мусульманин, попов-то откуда видел? – усмехнулась Эля.

– Залез в собор, этот, Успенский, однажды. – Лёвка понизил голос. – Только матери не говорите.

Все трое переглянулись. Эля отковыряла от лепёшки маленький кусочек и начала нервно катать его по столу.

– За Равилем нужно каждый вечер следить, – подытожила она.

– С меня хватит, – отрезал Фегин, – я и так чуть в штаны не наложил.

– Значит, мы с Аркашкой вдвоём пойдём. – Эля как шпагой пронзила взглядом своего синеокого брата.

Аркашка затих. Они шагали от Фегина в собственный двор, и он проклинал себя за бахвальство перед этой неуёмной девчонкой. Ему совсем не хотелось следить вечером за Равилем, а старая котельная возле ледяной речки Саларки, бурное течение которой сбивало с ног даже взрослых, и без того рождала в нём мистический ужас. Во дворе на лавочке гоголем сидел Лёша Палый, харкался на пыльный бетон и травил байки. Вокруг него, заглядывая в рот, толпились пацаны всех возрастов и мастей.

– Ну ладно, ты иди, – сказал Аркашка сестре, – здесь мужская компания.

– Кто этот прыщавый в центре? – не смущаясь, спросила Эля.

– Палый это и есть. Племянник старлея.

Эля резко повернула к пацанам и села на край лавки. Аркашка, стыдясь родства, присел с другой стороны.

– Ой, какая цаца! – обернулся к ней Палый. – Ты не заблудилась?

Пацаны загоготали, брызгая во все стороны ядовитой слюной.

– А что говорит твой дядя? Кто утопил мужика в туалете? – Эля была похожа на бесстрашного сурка перед толпой гиен.

– А ты вообще кто? – Лёха сплюнул, угодив кому-то на ботинок.

– Побереги слюну, рот пересохнет. – Эля не отводила глаз. – Я дочь прокурора Душанбе. Если бы у нас в городе такое случилось, все бы уже через два дня знали убийцу в лицо!

Лёха сглотнул и поперхнулся.

– Может, Равиль его убил? – напирала она.

– Дура, что ли? Равиль – свидетель. Да он ничего и не видел. Неделю его допрашивали.

– У нас в городе Равиля держали бы за стенкой, – продолжала бесстрашно блефовать Эля, – а потом бы выпустили в качестве приманки, чтобы настоящий убийца попытался с ним встретиться и выдал себя. У вас что, уголовный розыск только в носу ковырять умеет?

Толпа мальчишек оцепенела. Аркашка встал и гордо подошёл к Эле.

– У неё отец – прокурор, понятно? – Он тоже сплюнул сквозь зубы, попав себе на штаны. – Пошли, Элька, у нас дел по горло.

После выходного в классе Лёвка Фегин дёрнул Аркашку за рукав и прилип к его уху.

– Слыхал, Равиля сажают, хотят заставить преступника волноваться.

Аркашка впал в ступор. Он не мог понять, это Элина фраза обросла новыми подробностями, или дядька Палого,