Акбилек - Жусипбек Аймаутов

самого начала все, что конфисковал по аулам: одежду там, припасы, одеяла, кошмы, чашки-ложки, я догадался переправить остаткам белых, стал и среди них своим. Они попросили найти для них пригожую девицу. Я сразу подумал о дочке Мамырбая Акбилек. Такой от меня ее старшему ученому брату подарочек. Я всю жизнь страдал от баев, поиздевались они надо мной. До сих пор ихние издевки терплю. Так чего мне жалеть эту байскую семейку? Добьюсь своего, успокоюсь, а не добьюсь — так и буду ходить никчемным отродьем.

От долгой тряски, брошенная поперек седла, Акбилек совершенно окаменела и, когда ее сбрасывали с коня, упала на землю мертвым телом.

Очнулась Акбилек в вонючем, покривившемся жилище из шести шестов, накрытых кошмой, — коше, среди чуждых ей русских в странных же для нее одеждах.

Радом, прижав ее протянутой рукой, лежал щетинистый до висков мужик с распухшим но сом и спутанными рыжими волосами. Ее охватил озноб от вырывавшегося из его опадавшего рта жаркого дыха, как от паров адской серы. Она не понимала, что с ней и ще она, взгляд ее скользил по нависшему над ней тяжелому войлоку, а когда память вернула ей события ночи, ее глаза превратились в два вскипавших слезами родника.

Наивный лучик зари с любопытством заглянул сквозь рваный войлок, весело скользнув по лицу Акбилек, но не поспешил высушить ее струящиеся слезы; придавившая душу темень заставила вспыхивающий светик поскучнеть, и неотвратимость происшедшего стала особенно очевидна; не спастись, но стремление выскользнуть из-под этой рыжей руки не отступило. Акбилек осторожно приподняла тяжелую лапу, отвела ее от себя и, ступая, как верблюжонок по скользкой земле, с опаской, оглядываясь, приподняла покров на дверном проеме и выскользнула вон.

Лачуга, из которой она выбралась, оказалась с краю лагеря из семи потрепанных кошов, с прислоненными к ним винтовками и навешенным на них всяким барахлом. Ее глаза не притянули к себе ни четыре величественные горные вершины, тонущие в молочной белизне, не заворожили кружева лесов, поднимающихся к ним, не увлек беркут, парящий в горной высоте, не заинтересовали замысловато изогнувшиеся ветки кустарника; она уставилась на медный помятый кувшин у очага, закопченный треножник и измаранную поварешку. Бедная поварешка! Я, как и ты, испоганена, обслюнявлена, и слезы снова полились из глаз.

Акбилек быстро кралась к близкому кустарнику, как вдруг стоявший на границе военного лагеря постовой вскинул в ее сторону винтовку с криком: «Стой!».

Окрик был настолько неожидан для нее и страшен, что, дернувшись судорожно, она упала. Так и не смогла убежать; подскочивший сзади русский перехватил ее и потащил обратно в кош, Акбилек ловит выловленной рыбкой воздух ртом и кричит изо всех сил… но ни звука. Когда он заволок ее внутрь войлочной берлоги, спавшие там еще два мужика приподняли головы, потянулись, протирая веки, затем стали, посмеиваясь, переговариваться, поглядывая на Акбилек, свернули табак в самокрутки. Схвативший ее русский оказался тем рыжим, кто давеча сдавливал ее своей ручищей. Сжимая ее талию, он потянулся ртом к ее лицу, Акбилек отвернулась, не позволяя прикоснуться к себе дурно пахнувшему рту. Остальные тут же принялись похохатывать над своим рыжим приятелем. От хохота проснулся спавший дальше рослый бледнолицый русский с черными усами и, не приподнимаясь, оглядел Акбилек. Он не стал балагурить да посмеиваться с остальными, а прошел к жестяному умывальнику и, выбивая из его соска воду, умылся, оставаясь погруженным в свои мысли.

Сидящий в веселящейся компании с непроницаемым видом человек всегда представляется загадочным. Чужой смех накладывает на него тень печали.

Черноусый мужчина показался Акбилек именно таким — таинственным, даже отмеченным смертью. Непонятные вещи всегда притягивают к себе. Чем он привлек волнующее внимание потерявшейся в неволе Акбилек, кто его знает, быть может, оттого, что она сама жаждала жалости, возможно, от наивной догадки, что и он зде сь чужой, не исключено, что сказалось и женское начало, проявляющееся особенно остро в одиночестве, но как бы там ни было, случилось нечто такое.

И Черноус то ли от неизбежности видеть отчаянную мольбу в глазах Акбилек, то ли исходя из иных побуждений, раздраженно отдернул словом Рыжего, опять пытавшегося присосаться к ее лицу. И вырвал ее из его тисков. Рыжий не воспротивился, лишь недовольно покачал головой и что-то ответил. Однако перестал лезть с поцелуями к девушке. Остальные в полном молчании докурили свои самокрутки и вышли наружу. Черноус тепло взглянул на Акбилек, кашлянул, а затем заговорил с Рыжим, но уже с усмешкой. Вначале набычившийся Рыжий хмурился, настаивал на чем-то с угрюмой требовательностью, не уступал, нехорошо поблескивая зрачками, потом начал пожимать плечами, вытянулся, уставившись прямо в глаза Черноуса, бросая слова кратко и зло. Стояли друг перед другом, как два пса, с рыком: «Арс-арс!». Еще какое-то время Черноус наскакивал на огрызавшегося Рыжего, затем, нахмурившись, удалился из коша. Рыжий постоял, явно выругался, сжимая кулаки, и тоже вышел за ним.

Проснулись и в других лачужках: в невнятных голосах звучал стеклянный скол. Кто-то из них входил к Акбилек, сверлил ее взглядом: «А, кизимка…» — и, усмехнувшись, исчезал. Акбилек прятала от входивших глаза, мучительно дожидаясь, когда они снова оставят ее одну. Нет, не оставили, набились в кош опять. Скоро они навесили над костром ведро с водой, заварили чай и принялись чаевничать, макая в железные кружки сухой хлеб; напившись чая, затеяли нескончаемый разговор. Акбилек вспомнилось, как отец говорил: «Этих русских собак угостишь чаем, так они как начнут болтать, не остановишь». Рыжий, как и свойственно чае­внику за сладостью чаепития, подобрел, покрывшись капельками пота, стекавшими от висков по щекам. Сидевший рядом с ним дядька протянул кружку с чаем Акбилек — не взяла. А Черноус, исчезнув, так и не вернулся.

Напившись чая, накурившись, соседи ушли. Рыжий взял винтовку в руки, вывернул в ней какую-то железку и принялся вертеть ее, тереть, пристраивать снова на место. Акбилек боялась, что он ее вот-вот пристрелит. Душа подлетала в ней прямо под темечко, словно прощалась, еще чуток — и отлетит на небеса. Тут появились двое русских в заскорузлых до жестяного шороха одеждах, грохоча навешанными на пояса саблями в ножнах, встали строго и что-то отрывисто сказали Рыжему. Рыжий произнес в ответ лишь пару слов и потом молча стал одеваться. Собравшись, рванул Акбилек за руку и потащил ее из коша. Сердце Акбилек застучало в ожидании самого страшного. Русские стояли кучками и что-то обсуждали. Увидев, что вывели девушку, они цепочкой потянулись к кустарнику.

«Вот моя смерть, — ужаснулась Акбилек. — Может бьпь, и лучше, если все