Вальс душ - Бернард Вербер

и говорит ей об этом. В следующее мгновение его осеняет: он подбирает с земли четыре прямые веточки, связывает их концы ремешками из своей сумы. Получается рамка. На нее он натягивает кроличью шкурку. Порывшись в своей суме, он находит костяную иглу и закрепляет четыре уголка жилами животных, как нитями. После этого он поощряет девушку продолжить рисовать. Та быстро убеждается, что на натянутой шкурке рисовать легче, чем если класть ее на плоский камень, и благодарит его за усовершенствование.

Юноша внимательно вглядывается в рисунки, особенно в тот, на котором изображен колдун у костра. Он знаком показывает художнице, что этот рисунок нужно как-то назвать, чтобы сделать узнаваемым. Она не против, но не знает, как это сделать. Юноша со шрамом быстро придумывает, как поступить: обозначить людей, отождествив их с пальцами на руке!

Девушка предлагает считать колдуна мизинцем, показывая свой. Потом показывает безымянный палец и тычет им в человека, играющего на арфе. Они решают вместе, что вождь племени, увешанный тяжелыми ожерельями, похож на средний палец. Девушка решает, что зеленоглазый юноша со шрамом будет указательным пальцем. Тот тычет своим большим пальцем в нее, и она понимает, с каким пальцем теперь связана.

Так Эжени узнает свое тогдашнее имя – Пус[5].

С появлением имен разговор оживляется. Указательный чувствует, что Пус восхищена его находкой. Он манит ее за собой – ему надо кое-что ей показать. Пус заинтригована, она любознательна и обожает учиться. Она встает и идет за Указательным к костру. Тот берет факел, зажигает его и входит в пещеру, благо треугольный вход в нее совсем рядом. На стенках у входа видны отпечатки человеческих ладоней. Дальше сложен хворост для костра, разная утварь, фрукты и овощи.

В глубине пещеры громоздится камень. Юноша берется за него обеими руками и, поднатужившись, откатывает в сторону.

Пус поражена его силой. Он польщен. Светя перед собой факелом, он показывает ей вход в тоннель. Они ползут туда друг за другом на четвереньках при свете факела, который Указательный держит в зубах. Несколько десятков метров ползком – и они попадают в большой зал, где можно выпрямиться.

При свете факела видно, насколько зал велик, он похож на пасть, скалящуюся, как острыми зубами, длинными сталактитами и сталагмитами. В центре зала свет факела отражается в озерце с прозрачной водой.

Пус подходит к самому краю озерца и наклоняется. Эжени и одновременно с ней девушка видят свое лицо: большие карие глаза, густые брови, черно-белая раскраска, узкий покатый лоб, широкий приплюснутый нос, квадратная челюсть, пухлые губы, высокие скулы…

И тут раздается резкий звонок.

4.

Эжени Толедано распахивает глаза, резко переброшенная из одного пространства-времени в радикально другое.

Она потрясена до глубины души.

Снова звонок.

С широко разинутым ртом, с уставленными в пустоту глазами, она не в силах шелохнуться. Ей слышно, как отец отпирает входную дверь и разговаривает с доставщиком пиццы. Он подходит к ее дивану и кладет на столик две коробки с пиццей.

– Совсем забыл… Как самочувствие? Из регрессии нельзя выходить так поспешно. Это как внезапно пробудиться от глубокого сна. Или вынырнуть из глубины без прохождения ступеней декомпрессии.

Эжени все еще лежит молча, с отсутствующим взглядом. У нее все в порядке со слухом и со зрением, но что-то случилось с голосом и со способностью шевелиться.

– Милая, ты меня слышишь? Все хорошо?

Девушка словно окаменела, язык не слушается.

– Ты плохо себя чувствуешь? – волнуется ее отец.

Эжени бьет неконтролируемая дрожь – хоть какое-то подобие движения. У нее получается выдавить:

– Это было такое… такое… – Она подыскивает подходящее слово. – Чокнуться можно!

Дыхание восстанавливается, как после глубокого обморока. Она трет себе щеки, скулы, чтобы убедиться, что ее лицо при ней, щупает надбровные дуги, нос, губы.

– Дорогая, все хорошо?

– Это было… полнейшее безумие! Никак не приду в себя!

Она похлопывает себя по щекам, чтобы сбросить наваждение, потом встает и бредет в ванную, умыться холодной водой. Вытираясь, она видит свое отражение в зеркале над раковиной и улыбается: это она, какое облегчение!

Эжени радостно вбегает в гостиную и падает в кресло напротив отца.

– Где ты побывала?

Она спохватывается, что перестала сообщать отцу, что видит, как только полностью погрузилась в это… в это…

Она мотает головой для прояснения мыслей, нервно закуривает. После первой большой дозы никотина ее прорывает:

– Туман рассеялся, и оказалось, что я сижу с какими-то мужчинами и женщинами вокруг большого костра. Все мы были одеты в звериные шкуры, так что, думаю, я попала в доисторические времена. Там был не то шаман, не то колдун с большой седой бородой, он держал речь, и… я понимала, что он говорит.

Курение помогает Эжени стать самой собой.

– Он изъяснялся на своем языке, но мой мозг переводил его рассказ на наш… Так себе объяснение, но другого не придумывается. И это было не какое-то невнятное бурчание, а разговор с массой нюансов, с богатым разнообразным словарем. Мне бы в голову не пришло, что у доисторического племени может быть такой продвинутый язык.

Щелчком ногтя она сбрасывает пепел со своей сигареты в пепельницу в виде пустого черепа и опять с наслаждением затягивается. Отец кивком головы побуждает ее продолжать.

– Под рассказ этого колдуна у меня… то есть у той девушки произошло озарение. Она решила отобразить историю, которую он рассказывал, на дубленой кроличьей шкурке в виде связанных один с другим маленьких рисунков. Она нашла шкурку и нарисовала персонажи десятью параллельными линиями-циклами. Пером мне… то есть ей послужила заостренная палочка, тушью – собственная кровь. Представляешь? Похоже, я изобрела… письменность!

Рене догадывается, что его дочери трудно провести границу между собой и той девушкой. Говоря о пережитом, она то и дело путает «я» и «она».

– Письменность? Сегодня уже известно, что ее одновременно изобрели сразу в нескольких точках планеты… – спускает он ее с небес на землю.

Но Эжени не слушает. Она все еще возбуждена пережитым. Внезапно она кладет сигарету на край пепельницы-черепа, рывком встает и быстро шагает к двери. Она оставила там свою сумочку, сейчас она хватает ее и возвращается к отцу. Вынув блокнот и цветные карандаши, она быстро набрасывает лицо.

– Я… то есть она наклонилась над водой подземного озера и увидела свое лицо.

Рене восхищенно смотрит на бумагу, где появляются черты девушки.

– У нее были карие глаза, светлая кожа лица вот с таким рисунком, черными и белыми полосками… – объясняет Эжени, рисуя. – Каштановые волосы заплетены в косички с деревянными или костяными шариками на кончиках. А еще…

Она