Весна на Луне - Юлия Дмитриевна Кисина


Весна на Луне читать книгу онлайн
Проницательный, философский и в то же время фантастически-саркастический роман о детстве, взрослении и постижении жизни. Автор нанизывает свои истории мелкими бусинками сквозь эпохи и измерения, сочетая мистические явления с семейными легендами. Но так мастерски, что читателю порой не отличить аллегорию от истины.
— Видишь, какие бывают несчастья!
В мамином бодром голосе слышалось хвастовство, будто она сообщала мне: «Видишь, какое красивое платье!»
Перед глазами у меня все плыло.
Во дворе больницы солнце уже не просто слепило глаза, но вовсю жарило. Птицы орали так, будто в ветвях шла первомайская демонстрация. У фонтана, в котором уже давно не было воды, сидели люди очень страшного, по моему мнению, вида — без шей и с какими-то опухолями по всему лицу — и женщина с руками, покрытыми густой серой шерстью. Здесь вообще, в отличие от бараков, был настоящий праздник.
Из глубины двора к нам поспешно направлялся санитар. Полы его халата за ним не поспевали. В руках он держал четыре коричневых шара и был похож на сома из-за свисавших, как будто мокрых, темных усов. Шарами оказались четыре клизмы, и вдруг он принялся ими жонглировать. Продемонстрировав невиданное мастерство, он сообщил, что посторонним вход на территорию строжайше запрещен и только близким родственникам можно.
— Навещаю мать-старушечку, а это — на нужды учреждения. — Мама заискивающе сунула ему десятку в верхний карман халата, и сом уплыл в реку.
В следующем бараке тяжелый запах больницы был резче, поток стариков — гуще и случаи были более тяжелыми. Откуда-то издалека доносился звук, похожий на струнный.
— У кого-то здесь возможно что-либо узнать? — Мама уже чуть не плакала, обращаясь ко всем и одновременно ни к кому.
Перед нами стоял одутловатый слепой и будто внимательно нас рассматривал. При этом лиловые зрачки его были повернуты куда-то в глубину коридора.
— Мы ищем Веру Николаевну Клименко. Бухгалтера.
Казалось, слепой что-то припоминал, во всяком случае, красный лоб его ходил ходуном.
— У повара узнаете. По коридору налево. Дойдете до темно-зеленого шкафчика. Потом будет желтая дверь. Вообще-то, давайте я вас проведу.
Мы двинулись за слепым. Он уверенно шел вперед, угрожающе стуча своей палкой и лавируя между пациентами. Звуки струн становились все ближе и ясней, но были они нестройными и тревожными. Мы прошли мимо металлического зеленого шкафчика, и слепой стукнул по нему, добавив, что шкаф зеленый. Меня заколотило от смеха, но рассмеяться было бы глупо и неловко. Тут же слепой развернулся и постучал прочь по коридору.
Запах кухни и особенно запах лука здесь перебивал запах больницы. На плите в черных котлах что-то кипело и клубилось. Человек в окровавленном халате рубил тушу, подвязанную к потолку. Под тушей лежали газеты, а в углу стояло полуразобранное пианино, по струнам которого равномерно ударял деревянной ложкой коротенький улыбчивый инвалид.
Увидев нас, повар перестал колотить по туше и стер со лба пот.
— Свинина из обкома. Только ра-а-аз в го-о-оду, — виновато пропел он и, услышав, что мы ищем родственницу по фамилии Клименко, стал обстоятельно сообщать, что в шестой как раз и лежат все с такой фамилией и что, вероятно, одна из них и есть наша.
Пока мы шли к шестой, я стала думать о том, что нехорошо было маме врать про родственницу, и вдруг отчетливо поняла, как я ненавижу эту Веру. Теперь стало ясно, что мама все время куда-то носится и носится только для того, чтобы забыть о чем-то действительно важном!
Навстречу нам выпорхнула какая-то совсем еще не старая женщина вполне приветливого вида. Темные пушистые волосы ее были заколоты сверху, как у чеховской барышни, к халатику была кокетливо пристегнута брошь, а глаза блестели от возбуждения.
— Погадать? По руке могу, и по зрачку, как иридолог, и на картах.
— Какая прелесть, — оживилась мама. — Веру Николаевну Клименко, знаете?
— Так я ей могилу нагадала, — расхохоталась женщина, вдруг совершенно по-птичьи запрокинув голову. И хохотала она до того дико, с хрипотцой и подвываниями, что стало вдруг ясно, что она не в себе.
— Ты думаешь, она чокнутая? — Но мама уже меня не слышала.
Она рванула вперед, распахнула дверь палаты и крепко обняла, как мне поначалу показалось, пустое одеяло.
Вера
Среди простыней действительно оказалось убогое существо, отдаленно напоминающее Жана Габена, и мама принялась заботливо чирикать.
Теперь она выглядела отвратительно счастливой — ей было кого покормить своей дурацкой курицей и с ног до головы обмазать «Вишневским».
Вскоре на полу под кроватью зазвенело судно. Мама выпростала из-под одеяла тети-Верин скелет, многозначительно кивнула на простыню с желтыми разводами и заголила ей рубашку. Пахнуло подвалом и сыростью. Вера повисла в маминых жестких руках бессильно, как тряпичная кукла. С неизвестно откуда вновь возникшей энергией мама стала ее переворачивать и сгибать, и тетя Вера легко переворачивалась, потому что была легкая, и мама отирала ее мокрой тряпкой так, будто это был не человек, а предмет. Я заметила, как по серым локтям тети Веры течет грязь, а моя красивая мама все время приговаривала:
— Верочка, бедняжечка, совсем одна и вся в пролежнях.
Пока она вытирала утопленницу, мне было велено вытащить из сумки курицу. Мне уже и самой хотелось есть. От запаха курицы остальные больные заворочались в простынях. Потом мама послала меня за чистым бельем, и все тот же услужливый слепой повел меня опять же к зеленому шкафу, механическим голосом рассуждая о том, что на улице солнечно, что на Днепре лодки, а зелень — яркая. Я думала, откуда слепой знает все — и про то, что шкаф зеленого цвета, и про яркую зелень, и про желтую поцарапанную дверь, и особенно — про Днепр В шкафу оказалась последняя простыня.
— Сколько это тебе лет? — спросил слепой, когда я уже собиралась уходить, и, узнав, что двенадцать, расцвел неопределенной блуждающей улыбкой.
— Двенадцать? — Он вдруг жадно схватил меня за плечи. Я закрутилась на месте, вывернулась из-под его пальцев, и, пока возвращалась в палату, перед глазами у меня вдруг ясно встала встреча с отвратительным Ю. А.
Мама все еще мыла Веру. Потом она перестелила постель, энергично вымазала синяки на Вериной спине «вишневским», и запах подвала исчез. Теперь запахло медициной.
— Возьми миску. Корми с руки, — скомандовала мама.
— Почему я должна ее кормить?
И тут мама начала кудахтать, кричать, что я зажралась и что не видала я несчастий и лишений. Потом она завыла о том, что мы должны жертвовать собой. От ее крика заворочались скелеты в своих могилах, и опять над палатой повис на сей раз уже не запах