Русская нарезка - Павел Кушнир

Фенбонбнгбдт, красной рукой, поросшей светлыми волоса­ми, неторопливо перебрал на столе линьки... вдвоём по оче­реди стали бить Ваню по голому телу, оттягивая линьки на себя. Солдаты с головами насекомых держали Ваню за ноги и за голову. Весёлая кровь выступила по его телу после пер­вых же ударов. Женщины отбегали и вновь возвращались. Многие начали голосить. Вот так с детских лет он и привык считать себя незаурядным человеком, для которого не обяза­тельны обычные правила человеческого общежития.

Пьяные перемяукиваются с кошками. Трое пацанов буха­ют под моим окном на сотовом попсу включили фоном сто­ят жаркая ночь и душная. Был у Витали и Тани в гостях. Смотрели новости. Виталя говорит, что ДНР оффицыально выбратилась к Путину с просьбой сделать с нею всё: принять в состав России, ввести войска. «Вечно молодым, вечно пья­ным» — на сотовом у пацанов сейчас эта песня, сейчас ей должно быть уже лет пятнадцать. Войска. Соглашаюсь что — отшакалив Крым — нужно идти до конца. Только Виталя Крыму рад — я напротив думаю напротив. Погибших уже сотня в день, каждый день, и Таня хотела бы сейчас чтобы вошли русские войска но Путин не торопится и путинское телевидение вещает что нам нужно сейчас выжидать а тем временем люди гибнут. Их сыну Андрею год и месяц. Время стало бешеной лентой. Он гражданин России, он уже этой России гражданин.

Лучше эта Россия, чем совсем не Россия. Чем никакой России.

Части десятой и тридцать восьмой танковых дивизий бес­смысленно двигались внутри Радехов-Броды-Буск треуголь­ника, сменяя друг друга на разных исходных рубежах, гото­вились то к наступлению, то к повторному наступлению, то к отражению наступления, то к отходу на Тернополь, выра­батывали по 14 моточасов в сутки, блуждали под приказами командования пятнадцатого мехкорпуса и Юго-Западного фронта, метались по заболоченному лесу... Погиб генерал

Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку... И всё-таки Иван Фёдорович успел переправить свой сундук че­рез Донец и ночью проскочить на базу, когда немецкая пе­хота уже входила в станицу, по имени которой и леса полу­чили своё название.

Леса, леса... Разве это, блядь, леса? Отряд, едва ли не крупнейший в области, не имеет базы укрытия! Всего-то прямой вопрос и косые взгляды, и со страхом вместе редкое светлое чувство близости придела жбыха. Бояться стоило бы того лишь сундука, что из этого, жбышного, мира может проследовать за смерть, в жбяцное, и там убить волю. Страх здесь — неверие, ложное чувство жбыха единственным ми­ром. Сознал, что жбыхо — не весь мир, и порядок жбышно- го сундука — гобблогобоббрдт.

Пришла Юля. Устроилась, удобно села. Играл ей Нок­тюрны Шопена и Шестнадцатый любимый выслушал лек­цию — нехорошо утрированно перехлёстом лучше дай му­зыке самой быть и Шопен такой всегда сдержанный благо­родный

Юля похорошела: беременна снова. Андрей сейчас со­всем растерян. Вчера бессонница согнала на пол и, лёг на пол в «зародыша», вдохнул от пола вонь, приторно воняет полом душевой десятками ног и стало смешно со стороны на вонючем полу общаги встревожен а как стало смешно так спустя ещё немного лёгких часов и заснул. Андрей хотел в уважение вложить неуважение, но вышло в фальшивое ува­жение вложенное фальшивое же неуважение, поэтому на­чинка не зацепила. Потом пришёл Виталя.

Юля, бесцеремонно: — А!.. Украинец!.. Ну-ка расскажи-ка из первых уст и как там сейчас у вас на Украине!?

Виталя (мысленно «жжжжжжжжжжж!!ссундук-кундук- пундук!!»): — Уже семь лет (семь! Семь!) как живу в России, мой сын гражданин России

Оправдывается в «украинец»

Гена дотачивает деревянного жирафа на продажу и гово­рит оборону Луганска муштрует москвич и чекист и двоих уже расстрелял за мародёрство. (Должно быть, Жукова и Те­легина.) Гена: — слухи о дисцыплине распускают, мифы о дисцыплине накручивают, а на деле, подозреваю, никакой там дисцыплины вовсе и нет. На деле наверняка анархия как в Испании потому и не побили фашистов

Может ли заклятие дисцыплиной вспоркыть на этой гра­жданской, действительно, дисцыплину? Или же, напротив, медийные заклятия — бессильная совковая туфта? Поро- шенко на инаугурацыи торжественно обещал, что Крым... Донецкая Республика признала три танка из ниоткуда... Рос­сия подбрасывает дровишек в огонь... Чтобы не погасло. Слушателям, раскачиваясь... Знакомые повороты музыки... Придерживая себя одна, вкладывалась больше в трио, вытя­гивая мужа. После концерта простая небольшого роста силь­ные радостные глаза не уходя в себя почти счастливая на­встречу

что пришёл!..

Муж, Игорь, если разбавить и две ложки сахара, Петя Си- рото, подошёл и внимательно, заглядывая, сжимая, в поиске

Поиграем?

Елена, не светится, твёрдо, на документы, деньги

Авдеев, исхудавший, со сжатым лицом, расхаживает у гримёрки по коридору, сцепив руки. Капралов, выпятив жи­вот, с усталым спокойствием, как по рельсам, кругло вымято­му следу, поёт арию Сусанина про последний час. Елена бы­стро доводит программу до ума, отсекая лишнее, коротким карандашом, не без игры в решающий момент. Заклеиваю скотчем письмо. Новая ближе всего в первый раз. Холод и ясный воздух, короткое лицо. Словно тяжёлой, самодоволь­ной грязью.

Иллюстрация на обложке — дышит, дрожит, излучает плотный горячий цвет, пойти в неё — в картинку, к её рукам, перевёл часы и серебристая стрелка неуклюже ложится на случайное место. Доброта, сочувствие, радость ещё заметны, иногда слышится пение, смех, иногда голоса светятся... По­может пройти... Нарисованные цветы, фальшивый кирпич на лучшем месте, пухлый, пустой и не разорвать... рассвет и звоны... Служба... Бесу трудно слышать, мучается, ворочается в душе, яйцо с червями, жаль и беса, иногда поркыт, зверит ему рыло в зеркало, припугивая, собой любуясь, играя в тор­жество, и не может коснуться глаз, в которых покой.

Володя здоровается за руку и выпускает руку не сразу, проводит пальцами по ладони. Смотрю ему в глаза: сухое лицо, а глаза водянистые, голубые, в них светится напряжён­ное внимание. Внизу как и я вне иерархии. Педераст и про­веряет

Юра настраивает клавесин в ледяной оркестровой... На пианино пытаюсь разобрать сонату Айвза — в Курске сотню лет спустя. Авдеев, обещал, не пришёл и не будет, наверное, «Любви поэта». Сухой искристый снег великолепными изви­листыми косами струями жилами лентами как из свежего ле­гендарного прошлого русского мира без червивого пенопла­ста лубочного не доострённого до фашизма с иронией хотя со своим гниением и насилием не лучшего но который уже картинка временно в нашем и не совсем по своей воле. Нет, это другого духа снег. Но всё же честно белый в