Александр Вельтман - Отрывки

В. Г. Белинский посвятил роману статью, в которой попытался определить его жанр: "Что это такое? Сказка не сказка, роман не роман, а если и роман, то совсем не исторический, а разве этимологический <…>" (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч… в 13-ти томах, т. II. М., 1953, с 119). Завершается анализ романа выводом: "Но эта шутка написана мило, остро, увлекательно, очаровательно; читая ее, и не видишь, как перевертываются листы, и только с досадою замечаешь, что близок конец" (там же).

Мы печатаем отрывок из романа, посвященный той же теме, что и поэма «Эскандер» в ч. I «Странника» ("Александр Филиппович Македонский", ч. И. М., 1836, с. 156–161).

"Радой" был напечатай в 1839 г. в журнале "Сын Отечества" (т. VII), а затем включен в сборник повестей Вельтмана, вышедший в 1843 г. Существенных изменений в текст внесено не было. В произведении рассказывается, как автор обнаружил записки молодого офицера, проезжавшего через Балканы во время валашского восстания под руководством Тудора Владимиреску и движения этерии во главе с Александром Ипсиланти. История любви к Елене серба Радоя, с которым знакомится офицер, также влюбленный в Елену, переплетается с любовной историей Меынона и крепостной девушки Верочки.

Сложность композиции «Радоя» отметил В. Г. Белинский: "Повесть «Радей» ужасно запутана, перепутана и нисколько не распутана. В ней есть прекрасные подробности" (Полн. собр. соч. в 13-ти томах, VII. М., 1955, с 634) — Однако ранее критик отмечал, что «Радой» — "вполне прекрасная, полная души и мысли повесть <…>" (там же, т. III, с. 176). Рецензент "Библиотеки для чтения" писал: "…"Радой" — большая повесть, исполненная трогательных сцен, истинно драматических положений и рассказанная на славу" (1843, т. 60, ч. II, с. 24).

Повесть «Урсул» была опубликована во втором томе сборника "Сто русских литераторов" (СПб., 1841, с 352–395). Рассказанная в ней история основана на действительных фактах. Поимка талгаря Урсула произошла в Кишиневе в апреле 1824 г. Вельтман писал в воспоминаниях:

"Я полагаю, что поэма «Разбойники» внушена Пушкину взглядом на талгаря Урсула (талгарь — разбойник, урсул — медведь). Это был начальник шайки, составившейся из разного сброда войнолюбивых людей, служивших етерии молдавской и перебравшихся в Бессарабию от преследования турок после скуляпского дела. В Молдавии и вообще в Турции разбойники разъезжают отрядами по деревням берут дань, пируют в корчмах, и их никто не трогает. Урсул с несколькими из отважных ограбил на дороге от Вендор к Кишиневу купца. Вздумал пировать в корчме при въезде в город. В то время еще никто не удивлялся, видя несколько вооруженных с ног до головы арнаутов; по ограбленный Урсулом прибежал в Кишинев и заметив разбойников в корчме, закричал: "Талгарь, талгарь!" Народ сбежался; письменная почта была подле; почмейстер Алексеев, отставной храбрый полковник гусарский, собрал команду почтальонов и бросился с ними к корчме, дав знать между тем жандармскому командиру. Урсул с товарищами, видя себя окруженным, вскочив на коней, понеслись во весь опор через город. Только крики: "Талгарь, талгарь!" успевали их преследовать по улицам. Народ заграждал им путь, но выстрелами прокладывали они себе дорогу вперед, однако же выбрали плохой путь — через Булгарию (улицу Булгарскую). Булгары осыпали их и принудили своротить в сторону к огородам. Огороды лежали на равнине по берегу Быка. Принадлежа разным владельцам, все пространство было в загородях. Лихие кони разбойников перелетали через плетни, по загородок было много, а толпы булгар преследовали их бегом и догоняли; постепенно утомленные кони падали с отважными седоками, и булгары, как пчелы, осыпали их и перевязывали. На окованного Урсула съезжался смотреть весь город. Это был образец зверства и ожесточения; когда его наказали, он не давался лечить себя, лежал осыпанный червями, но не охал" (А. Ф. Велътман. Воспоминания о Бессарабии, с. 127, 128.).

Помещенный в данном издании отрывок содержит рассказ от автора. В дальнейшем повествовании Урсул открывает слушателю трагическую историю своей жизни, реальные события которой смешались в его горячечном сознании со снами к бредом.

В. Г. Белинский писал об «Урсуле»: "Изысканность, вычурность, напыщенность, туманность, бессвязность, пестрота и, к довершению всего, — хоть разломай себе голову, а ничего не поймешь в этой повести… Прочтите «Кирджали» Пушкина: содержание сходно с повестью г. Вельтмана; но какая простота, безыскусственность, какая непринужденная сжатость и энергия, какая поэзия и как все понятно и уму и сердцу!.." (Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. V. М., 1954, с. 212). "Северная пчела" отметила: "В этой повести, изображающей молдаванские нравы, есть несколько превосходных поэтических страниц, как и во всех сочинениях г. Вельтмана, по целое как-то темно, тяжело, как-то недосказано (…>" (1841, № 160, с. 659).

Рассказ был напечатан в газете "Московский городской листок" (1847, № 8). В нем описана встреча автора с Ильей Лариным, отставным унтер-цейгвахтером, с которым он познакомился в Кишиневе. Вельтман рассказал в "Воспоминаниях о Бессарабии":

"Читателям "Евгения Онегина" известна фамилия Ларин. Ларин — родня Илье Ларину, походному пьяному шуту, который потешал нас в Кишиневе. Отставной унтер-цейгвахтер Илья Ларин, подобно Кохрену, был enjambeur[45] и исходил всю Россию кругом не по страсти путешествовать, но по страсти к разнообразию, для снискания пищи и особенно пития между военного молодежью. Не имея ровно ничего, он не хотел быть нищим, но хотел быть везде гостем. Прибыв пешком в какой-нибудь город, он узнавал имена офицеров и, внезапно входя в двери с дубиной в руках, протягивал первому руку и говорил громогласно: "Здравствуй, малявка! Ну, братец, как ты поживаешь? А, суконка, узнал ли ты Ларина, всесветного барина?" Подобное явление, разумеется, производило хохот, а Ларин между тем без церемоний садился, пил, ел все, что только стояло на столе, и, вмешиваясь в разговор, всех смешил самым серьезным образом. Покуда странность его была новостью, он жил в обществе офицеров, переходя гостить от одного к другому; но когда начинали уже ездить на нем верхом и не обращали внимания на его хозяйские требования, он вдруг исчезал из города и шел далее незванным гостем" ("Пушкин в воспоминаниях современников". <М.>, 1950, с. 236, 237).

И. П. Липранди писал: "Помню очень хорошо между Пушкиным и В. Ф. Раевским горячий спор <…> по поводу "Режь меня, жги меня" <…> спор этот порешил отставной фейерверкер Ларин (оригинал, отлично переданный Вельтманом), который обыкновенно жил у меня. Не понимая, о чем дело, и уже довольно попробовавший за ужином полынкового, потянул он эту песню "Ой жги, говори, рукавички барановые!" Эти последние слова превратили спор в хохот и обыкновенные с Лариным проказы" (там же, с 268).

Илья Ларин стал действующим лицом романа Вельтмана "Счастье — несчастье".

Фрагмент из рассказа напечатан в статье Ю. Акутина "У истоков Пушкинианы" ("Литературная газета", 1975, № 31).

Для нашего издания отобраны отрывки из "Ильи Ларина", в которых речь идет о кишиневской жизни.

Произведение опубликовано в № 1 журнала «Москвитянин» за 1848 г. Оно посвящено эпизоду из жизни семейства Варфоломей (см. прим. к отрывку из "Воспоминаний о Бессарабии"). Повествование основано на действительных фактах. Во время" пребывания в Кишипеве Пушкин бывал частым гостем в доме Варфоломея, посещал устраиваемые откупщиком вечера с танцами. Обычно его сопровождал В. П. Горчаков (см. прим. к отрывку из "Воспоминаний о Бессарабии"). Поэт писал ему:

Сижу я дома, как бездельник;Но ты, душа души моей,Узнай, что будет в понедельник,Что скажет нам Варфоломей.

(В. П. Горчаков.

Воспоминание о Пушкине. -

"Пушкин в воспоминаниях

современников". <М>.), 1050, с. 208).

Впоследствии Пушкин вспоминал "пестрый дом Варфоломея" в письме к, Ф. Ф. Вигелю из Одессы (22 октября — 4 ноября 1823 г.). Привлекла его внимание" Пульхерия Варфоломей, он занес ее в свой "донжуанский список". В том же письме к Ф. Ф. Вигелю Пушкин шутливо наказывал: "Пулхерии В<арфоломей> объявите за тайну, что я влюблен в нее без памяти <…>".

Горчаков вспоминал: "<…> шил в то время в Кишиневе известный своим гостеприимством Егор Кириллович Варфоломей, который, как говорится, жил открытым, домом, был богат или казался богатым, состоял на службе и был членом Верховного совета. Все это вместе взятое давало ему право на так называемое положение в свете. Знаем и помним, что гостеприимство Егора Кирилловича и радушие жены его> Марьи Дмитриевны постоянно сближало с ним многих. Мы с Пушкиным были постоянными их посетителями. Случалось ли нам заходить к Егору Кирилловичу утром, когда он возвращался из Верховного совета, Егор Кириллович непременно оставлял нас у себя обедать; зайдешь ли бывало вечером, так от ужина не отделаешься <…>" (там же, с. 203).