Правило 24 секунд - Юля Артеева

class="p1">– А продолжение будет? О чем ты хочешь говорить?

– А чего ты волнуешься?

Фыркаю:

– Ты абсолютно непредсказуемый, Наумов. И неуправляемый. Хочу знать, к чему готовиться.

– Просто хотел ему объяснить, – он пожимает плечами, будто говорит что-то будничное, – в какой я нахожусь ситуации. Ты проводишь со мной много времени, я думаю, твои родители должны знать о суде.

– С ума сошел?

– Кажется, ты об этом уже как-то меня спрашивала.

– Гордый… я не уверена, что это хорошая идея.

Честно говоря, я думаю, что это просто очень, очень плохая идея! Мне кажется, папа никогда не сможет понять, что может оправдать массовую драку с применением холодного оружия. Да он до этого места даже не дослушает! Он мыслит простыми и очень понятными категориями. Оценки, успешные операции. Я иногда думаю, что Васина болезнь просто с ума его сводит, потому что не поддается его привычной логике, в ней слишком много нюансов и допущений. А конкретной причины и определенного лечения – как раз нет.

– Будет хуже, если твои родители узнают об этом случайно. Мы в одном классе учимся, думаешь, слушок не просочится?

– Они не поймут, – мотаю головой, – мама еще может, но папа – точно нет.

– Я очень хорошо объясняю, Машу.

Отворачиваюсь и тяжело вздыхаю. Понимаю, что переубедить Наумова не смогу, он ведь действительно неуправляемый. Иногда в самом хорошем смысле этого слова, конечно, но все же.

– А если они запретят нам общаться? – спрашиваю тихо.

– Буду лазить к тебе через балкон.

– На двенадцатый? Класс!

Я замолкаю, погруженная в ожидание катастрофы. Я родителям даже про Славу не рассказывала. Они знали, что есть какой-то мальчик, с которым я вроде как общаюсь и два раза сходила в кино, но на том все. Ни про отношения, ни тем более про то, как они кончились, я не говорила.

Если бы Гордей так нахально не влез в мою жизнь, захватив все ее сферы, возможно, я бы и про него не рассказала.

А теперь он придет и выложит все про уголовку? Супер. Может, еще татуировки все свои продемонстрирует?

И эта мысль кажется мне абсурдной ровно до того момента, когда Наумов заходит к нам домой, здоровается с моим отцом, снимает куртку и… закатывает рукава рубашки.

Я теряю дар речи. Это не просто оборот такой, я натурально открываю рот в немом шоке. У него точно с головой не в порядке.

В ужасе смотрю на то, как папа, приподняв брови, изучает картинки, которые покрывают руку Гордого.

И в этот момент на него налетают мои младшие.

Ася визжит и виснет на нем так, что он едва успевает ее подхватить. Егор, естественно, изображает крутого парня и закатывает глаза, протягивая руку для приветствия:

– Прикинь, пацаны билеты на вашу следующую игру купили.

– Пойдешь со мной рисовать?

– Я сказал, что, может, тоже на матче буду, но сидеть с ними не смогу. У меня место за кольцом. Да?

– Ты нарисуешь открытку мне, а я тебе!

Наумов смеется, присаживается на корточки и, как всегда, ловко успокаивает обоих. Моего брата заверяет, что его место за кольцом никто не займет, а одноклассники обзавидуются. Асе обещает, что вместе они нарисуют целый плакат, но чуть позже.

А потом в коридор выходит мама и спускает Васю с рук, когда он начинает выворачиваться. Малыш сразу направляется к Гордому. Снова ощупывает подвески на шее и кольца пирсинга. Помедлив, проводит маленькой ручкой по волосам Гордея. Едва касается, как будто обрисовывает контур.

Мы все ждем. Слишком редки моменты, когда Вася проявляет интерес к окружающему. А тактильный контакт и вовсе на вес золота.

Наумов молчит, следит за мелким, вовремя подает ему что-то новое из своих украшений. А потом протягивает ладонь. Целую вечность эта картинка остается недвижимой. Мой младший брат привычно замирает, но и Гордей следует его примеру.

– Мам, а что, если… – шепчет Егор.

– Тихо! – шикает она.

И затем Вася хватает Гордого за палец. Смотрит ему в глаза и… улыбается. С ума сойти. С ума сойти!!!

Мама отводит взгляд и часто моргает. Сильно закусывает нижнюю губу и трясет головой, как будто в ответ на свою собственную мысль. Подхватывая Васю на руки, говорит:

– Ладно, мы… мешать не будем.

– Мам… – зову тихо.

– Нет-нет, все в порядке. Нам надо уже перед сном успокаиваться.

Гордей поднимается на ноги и говорит папе:

– Юрий Борисович, можно с вами поговорить?

Мой отец кидает на меня странный взгляд. В этот момент понимаю, что была не права. Даже когда ты именитый детский торакальный хирург и живешь в четкой системе координат… Даже тогда в твоей жизни может оказаться место для странного разрисованного мальчика, если его так любят твои дети. Все твои дети.

..– .– .– …– .– .–

Так и получается. Они долго говорят на кухне за закрытой дверью. Но по итогу папа оказывается по-хорошему удивлен тем, как себя повел Гордей. Как настоящий мужчина – так он сказал мне позже вечером, когда квартира привычно затихла, и мы остались вдвоем. Конечно, от самой истории он не в восторге, о чем сообщает прямо. Но против наших отношений ничего не имеет, а это самое главное.

Поэтому, когда мама уезжает с Васей на курс реабилитации, а папа летит обучать молодых хирургов, оба оставляют дом со спокойной душой. Гордей возобновляет тренировки, но каждый вечер приходит к нам. Сам укладывает Асю и Егора, пока я прибираю квартиру. Сидит со мной допоздна, делает уроки. По большей части, конечно, просто списывает, но я стараюсь настаивать, чтобы он делал это хотя бы вдумчиво. Потом уезжает на такси.

А когда наступает последний день из отведенных нам на самостоятельную жизнь, я наконец решаюсь предложить Гордею остаться. Пишу ему сообщение, чтобы он не увидел, как я смущена.

Сегодня приедешь?

Конечно. Привезу Егору вымпел, Леля должна была у старших подписать.

Он умрет от восторга, как я объясню это родителям?

Ты его недооцениваешь, он стойкий пацан.

Будешь как обычно? По времени.

Да, а что?

Просто уточняю.

И хотела спросить… может, сегодня не поедешь домой?

Предлагаешь остаться на ночь?

Вроде того.

С большим удовольствием, моя Джинни.

Я улыбаюсь и подрагивающими пальцами откладываю телефон. Сердце бьется волнительно и радостно.

А потом Гордый пропадает. Не приезжает к назначенному времени и не берет трубку. Я звоню Ефиму, но и там наслаждаюсь только длинными гудками. Нахожу