Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998 - Юрий Михайлович Поляков
Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998 читать книгу онлайн
Герой романа «Козленок в молоке» молод, легкомыслен и немного заносчив. Он влюблен, а потому чувствует себя всемогущим и берется на пари сделать из первого встречного гения, который, не написав ни единой строчки, станет знаменитым писателем… Главное, чтобы об этом, кроме спорящих, не знала ни одна живая душа. Но никто не знает, какую цену придется заплатить за невинный розыгрыш.
– А не осталось больше той «амораловки»? – заискивающе спросил я.
– Не-ет… Кончилась. Мы ведь тогда еще неопытные были, по старинке из одних рогов литра три делали, а теперь – усовершенствовались: литров двадцать у нас выходит… Автоматика! А главное, те рога особенные, списанные из краеведческого музея. Они там лет сорок провисели… Я так думаю – в этом весь секрет, как у скрипок Страдивари! Знаешь, из какой доски самые лучшие скрипки выходят?
– Из какой?
– Из гробовой…
Я вздрогнул.
– Так что пиши уж в натуральную! А то вы в Москве сами не знаете, чего бы вам уж и придумать! – не без ехидства сказанул Арнольд. – Как там наш Витек-то?
– В Нью-Йорк улетел – премию получать.
– Говорят, еще и на горынинской дочке женился?
– Не без этого…
– Эх, надо было вам со Жгутом на меня спорить… как я сразу не допер!
– Это точно. Ты бы так, как он, со мной не поступил…
Тут в трубке зашелестело, и в наш разговор вторгся голос Софи Лорен:
– Пузик, ты извини… А чего на ужин купить – рыбки или мяска?
– Я на ночь не ем.
– Нет, ты должен есть! Иначе ослабнешь! – настаивала она.
– Хорошо, купи что хочешь.
Шелест прекратился.
– Кто это? – спросил Арнольд.
– Эриния.
– Странное имя. Но ты все равно не теряйся! Если что, я тебе еще «амораловки» подошлю!
А ночью, затаившись в отрогах моей новой подруги, которую мысленно стал именовать Ужасной Дамой, я слушал признания о том, что ее голос часто привлекал мужчин, но, как правило, при визуальном знакомстве соискатели терялись и оказывались абсолютно ни на что не годны, а я – единственный, кто оказался настоящим мужчиной не только по телефону! Правда, у нее оставались сомнения, ибо истосковавшийся представитель сильного пола иногда способен на одноразовый подвиг. Так было с одним хозяйственником, освобожденным по амнистии… («Ты не ревнуешь, пузик?» – «Как можно!») И вот теперь, при повторном свидании, она убедилась, что я именно тот мужчина, какого она ждала всю жизнь. И она никому меня не отдаст, пусть даже ей придется передушить всех соперниц, как куриц! Об «амораловке» я рассказывать ей не стал. Зачем? В конце концов, каждая женщина хотя бы раз в жизни имеет право на счастливое заблуждение.
Я уснул, и мне снился голос Софи Лорен, который по-садистски жестоко душил хриплый, предсмертно захлебывающийся голос Анки…
Рано утром, часов в пять, меня разбудили длинные телефонные звонки.
– Алло, – слабосильно отозвался я.
На том конце провода послышались звуки борьбы, сопровождаемые криками: «Дай я ему скажу!» – «Нет, я…» Наконец мембрана содрогнулась от гневного рыка Николая Николаевича:
– Ты что же, гад, делаешь?! Да мы тебя за это…
Ответить я не успел, потому что трубка перешла к идеологу Журавленко. Его бешенство было отлито в холодную аппаратную бронзу:
– Вы, надеюсь, любезный, понимаете, чем грозит вам эта мистификация?
Но и ему я ответить не смог, потому что трубка оказалась у Сергея Леонидовича:
– Ты знаешь, что содержание порносалона на суде могут приравнять к содержанию притона? А если еще найдут наркоту… А ее обязательно найдут! Я тебе обещаю!
– А мне все равно! – равнодушно сказал я.
– Как это все равно? Ты знаешь, что в зоне тебя в первую же ночь зэки «петухом» заделают? Будешь кукарекать, предатель!
Я посмотрел на эсхатологически зашевелившуюся во сне телефонистку и ответил:
– Мне теперь уже все равно…
– Как это все равно?
– А вот так, – отозвался я, почти исчезая под ее сонно шарящей лаской.
– А что же нам делать? – растерялся Сергей Леонидович.
– Не знаю… Вы же сами сказали, что я вам больше не нужен. Выпутывайтесь…
– Но это же международный скандал! Издатель рукопись требует. Мы пока сказали, что по ошибке в папку чистые листы положили… Где роман?
– У меня больше ни одного экземпляра не осталось. Я вам с Горыниным все отдал.
– Мой экземпляр уже с диппочтой прислали – там тоже чистые листы! – клокоча возмущением, сообщил Сергей Леонидович.
– А горынинский?
– Он позвонил в Москву. Мария Павловна смотрела – там тоже чистая бумага…
– Значит, вы с ним чистую бумагу читали и нахваливали?
– Что ты, бляхопрядильная фабрика, к частностям цепляешься, тут надо престиж державы спасать! В Бейкеровском комитете все тоже на ушах стоят, говорят: если мы не объяснимся, они отменят свое решение и присудят премию этому венгру!..
– Они ему тоже не читая присудят? – желчно спросил я.
Тут трубка снова перешла в руки Журавленко.
– Я бы на вашем месте не задерживал внимание на тактических мелочах, а сосредоточился на стратегических проблемах.
– Например?
– Далеко за примером ходить не надо. Вы поймите, Венгрия – самое слабое звено социалистического лагеря! Может произойти катастрофа. Венгерская интеллигенция и так уже мелко обуржуазилась! Присуждение этой премии венгерскому диссиденту может полностью разбалансировать ситуацию…
В мембране вдруг опять забился Николай Николаевич:
– Я тебя удавлю! Что ж ты, гад, мне резаную бумагу подсунул?! Ты же знаешь, мне читать некогда, я с вашими матпомощами и автомобилями с утра до ночи, как белка в колесе… Придешь еще ко мне за матпомощью – я тебе выпишу!
И снова мне был голос Сергея Леонидовича:
– Где роман?
– А вы у лауреата спросите! – ехидно посоветовал я.
– Запил твой лауреат! Прямо в Диснейленде. С Микки-Маусом. И потом, он ничего объяснить не может – повторяет, как попугай: «Трансцендентально» – и ржет! А чуть нажмешь на него, хамит: «Не варите козла!» Где роман спрятал, я тебя спрашиваю именем закона?!
– А не было никакого романа! Я все это придумал…
– Зачем?
– На спор… Я поспорил с одним мужиком, что могу из любого лимитчика всемирно известного писателя сделать. Видишь – сделал!
– С каким мужиком?
– Неважно. Я отвечаю за все.
– Ответишь! – растерянно пригрозил Сергей Леонидович.
Воцарилось молчание. Это была победа. Я наказал их всех. Это была моя премия, настоящая, громадная, неизбывная, по сравнению с которой все эти нобелевско-бейкеровские цацки – хлопушки с искусственной елки.
И вдруг в трубке возник нежный живой голос Анки:
– Ты это сделал, чтобы отомстить мне?
– Скорее да, чем нет…
– У тебя очень хорошо получилось. Талантливо. Я себя никогда еще такой дурой не чувствовала! Это лучшее твое произведение! Главненькое. Умри – лучше не сочинишь…
– Не сочиню, – вздохнул я и покосился на темневшую в серванте бутылку бесплодной «амораловки».
– А знаешь, я на вручение такое платье себе купила – совершенно белое, с малиновым поясом…
– Тебе идет белое.
– А он и в самом деле просто чальщик?
– Да.
– Неужели ты не мог хотя бы слов тридцать в него запихнуть? С ним же поговорить не о чем. Помнишь, как мы с тобой целыми ночами разговаривали… Ты мне стихи читал!
– Помню.
– А помнишь, какие ты стихи написал, когда еще за мной ухаживал? Помнишь?
– Конечно… – ответил я. – Я все помню.
– А помнишь, как ты мне звонил и дышал в трубку?
– Вестимо. Но это было потом, когда все кончилось…
– Глупенький! Кто тебе сказал, что все кончилось? Все только начинается… Я возвращаюсь с войны! Хватит. Штык – в землю!
– Правда?
– Я тебя когда-нибудь обманывала?
– Всегда.
– Да, в самом деле… Но я не тебя обманывала, я обманывала себя! А ты тоже меня обманул. Мы квиты. Давай теперь начнем с чистого листа…
Трубка неожиданно перешла к Николаю Николаевичу.
– С какого, на хрен, чистого листа? – заголосил он. – У нас тут целая папка чистых листов! Сколько можно?!
Потом я снова услышал ласкающий голос Анки:
– Папа нервничает – его можно понять! Если его выгонят с работы, это – катастрофа: книги писать он давно разучился… Нам просто будет не на что жить! Я буду голодать… Ты хочешь, чтоб я голодала?
– Хорошо! – внезапно согласился я. – С чистого так с чистого… Сколько у вас валюты осталось?
– Сейчас узнаю…
В трубке послышались сквалыжные разборки, шелест купюр, звон мелочи.
– Триста
