Хорошая компания - Синтия Д'Апри Суини

он не мог подступиться. Он заставал их посреди фразы, посреди песни, посреди дела или пусть даже посреди мысли – но общей. Иногда казалось, что у них своя климатическая система. Иногда он на это обижался, терпеть не мог, что Руби не позволяет ему налить ей апельсинового сока или насыпать хлопьев в миску. Он врывался в спальню, поднимал спавшую Флору:

– Она не позволяет мне накормить ее завтраком.

– Бога ради, – сказала Флора в последний раз, когда он разбудил ее в единственный день, когда ей не нужно было с утра на работу.

– А что я могу? – пожаловался он. – Она мне не позволяет.

– Ей пять, – отозвалась Флора. – А у тебя какое оправдание?

Флора рассерженно насыпала хлопьев, плеснула в миску молока, а Руби, притихнув, смотрела на нее.

– Прости, мама, – сказала она.

– В следующий раз, – ответила Флора, возвращаясь в постель и повысив голос, – как-нибудь разберитесь сами.

Джулиан смотрел, как Флора собрала вещи и взяла Руби за руку. Теперь ему казалось, что он перенесся во времени вперед и он больше не часть своей семьи. Он чувствовал, каково это будет – стать разведенным мужем, воскресным папой, не внутри семьи, а снаружи, все из-за собственной глупости. Его мгновенно затопило изнутри ужасом. Флора, конечно же, как-то поняла, что происходит, она знала, что он разговаривает с Мод о том, как изгнать из своей жизни нечестно нажитую любовницу, она просто тянет время, дожидаясь, когда сможет его выставить.

– Люди постоянно уходят из неудавшихся браков, – несколько недель назад сказала ему Сидни, прихорашиваясь перед зеркалом. – Чего ты боишься?

Он ей не ответил. Он никогда не думал о том, чтобы уйти от Флоры к Сидни, к кому угодно, – это не приходило ему в голову даже на мгновение, так что он творил?

Флора и Руби выходили с площадки. Флора несла на плече розовый рюкзачок Руби и держала ее за руку. Когда они пошли через парк, он поспешил, чтобы их нагнать, но в итоге пошел следом, прислушиваясь к их разговору. О чем они говорили? Как у них не заканчивались темы для разговора? Приблизившись, он услышал, как Руби объясняла правила какой-то школьной игры, что-то с участием кукол, карточек с покемонами и кусочков лакрицы.

– У вас в классе есть лакрица? – спросила Флора.

– Нет, не настоящая лакрица. Игрушечная. В общем, если двое соберут по три карточки и обе куклы сделают ход, лакрица разрывает связь.

Флора рассмеялась.

– Ты сама придумала эту игру?

– Не всю, – ответила Руби, как всегда честная и прямая. – Но я придумала почти все правила.

– Умница, – сказала Флора.

Она остановилась и нагнулась поцеловать Руби в макушку.

– Самая умная девочка.

И все. Какое бы заклятие ни наложила на Джулиана Сидни, в какую бы слабость от ее нехватки он ни впадал с того самого вечера, когда она явилась в бар, когда Флора наклонилась и поцеловала Руби, чары были разрушены.

– Мы заводим романы, потому что думаем, что они дадут нам почувствовать себя более собой, – сказала ему на прошлой неделе Мод. – Так каким вы себя чувствуете в этих отношениях?

Ответ был – одиноким. Из-за всего этого он чувствовал себя одиноким и опозоренным, худшим вариантом себя. Дураком.

Он снова услышал этот вопрос: чего ты боишься?

Этого, подумал он, глядя вслед жене и дочери, которые держались за руки, качали сомкнутыми ладонями, шли домой без него. Он боялся потерять их.

Глава двадцать вторая

«Где мама?»

Джулиан знал, что это будут первые слова Руби, когда она увидит его в терминале аэропорта Кеннеди, одного. «Где мама?» Охрененный вопрос, вот что ему хотелось ответить. Он выехал загодя, надеясь, что по дороге придумает для Руби какое-то складное и правдоподобное объяснение, почему ее мать не только не появилась в аэропорту, но и вообще сбежала из Стоунема. У Джулиана было такое ощущение, что ему нужно объяснить происхождение мира, или смысл жизни, или вынуть лист бумаги и доказать теорему Ферма – настолько ситуацию было невозможно объяснить Руби.

Надо было убить еще больше часа до прибытия рейса Руби, поэтому Джулиан бесцельно бродил по терминалу. Взял чересчур крепкий кофе со льдом, сел с ним на неудобную металлическую скамейку и стал рассматривать толпу. Рядом с ним сидела женщина с табличкой на испанском, украшенной цветами. По другую сторону – семья, встречавшая сына из Японии. Он вспомнил тупой фильм, который так любили Флора и Руби, тот, что начинался с людей в аэропорту, тот, что они заставляли его смотреть каждое Рождество. Сидя на скамейке, Джулиан вдруг осознал, что начало фильма довольно талантливо. Все лица вокруг него были задействованы, чувства обнажены: скука, нервозность, нетерпение, страх. Когда человек выходил из дверей и видел кого-то после долгого отсутствия, первый взгляд стоил тысячи слов, он был неприкрашенной правдой. Что увидит Руби, когда взглянет ему в лицо? Что он позволит ей увидеть?

Во-первых, облегчение. Ему было одиноко. Он по ней скучал. Злость? Он постарается не выглядеть злым, но он был в ярости на Флору за то, что она бросила его в одиночку разбираться с возвращением Руби. Что бы он ни натворил, родителями им нужно было быть вместе, не ради него – но для того, что смягчить удар для Руби. Хотя какой удар? У Джулиана было ощущение, что Флора расставила для него ловушку, которую ему нужно было искусно обходить. Что бы он ни рассказал Руби, это может быть перекроено с учетом того, что в итоге решит рассказать ей Флора. Она сказала, что вернется к спектаклю, но Джулиан уже не знал, во что верить. Он постарается скрыть свою злость от Руби, скрыть разочарование, но ему тоже было больно. Он знал, что не имеет права говорить о своей боли, но никогда не думал, что Флора так жестоко его кинет.

Джулиан неделями ругал себя за глупость, начиная с того, что сохранил кольцо, когда Марго его вернула. Он думал о том, чтобы его выбросить, но не мог себя заставить, поэтому сунул кольцо в конверт, положил конверт в папку и спрятал папку на дне каталожного шкафа, куда, как он думал, никто никогда не заглянет. И эта история, что он якобы потерял кольцо в пруду… В тот день по дороге с Манхэттена в Стоунем, без кольца на пальце, он знал, что нужно какое-то правдоподобное объяснение, чтобы Флора не настаивала на дальнейших поисках кольца. Он запаниковал и стал драматургом собственной жизни, превращая общее (кольцо потеряно) в более конкретное (кольцо – в пруду). Сидя в аэропорту в ожидании Руби, он, конечно, понимал, чего ради были все эти раздумья – ради того, чтобы отвлечься от изначального греха, от первого чудовищного решения, от романа.

Джулиан заметил Руби на выходе из терминала прибытия еще ярдов за сорок.