Обломки нерушимого - Стейс Крамер

– Да. Радмила плохо ухаживает за ним. Он чуть не умер из-за нее. Ему нужен нормальный уход. Ему нужна нормальная семья… Ему нужна я, – разнервничалась Искра. – Ты просто забери его у Радмилы и Баро, а я буду заботиться о нем. Я все знаю и умею.

Митя покачал головой, улыбаясь:

– Это не так просто, как тебе кажется. Да и на что я растить его буду?

– На деньги, Митя, – со знанием дела ответила Искра.

– А где же я возьму столько? Он ведь болеет. Ему нужны дорогие лекарства, обследования всякие. Ничтожных выплат за него не хватит на это. Я знаю, о чем говорю. А у меня еще ты, Тоша. Павлуша копейки получает. Это невозможно, Искра.

Девушка быстро ушла, ни словом не обмолвилась. Непонятно было: обижена она, рассержена или все так же патологически спокойна. Митя какое-то время посмеивался над ней, а потом вдруг перестал. «Уж не поплачусь ли я за это?» Он потер лицо в мрачной задумчивости, отложил газету в сторону. Страшно стало.

* * *

Разбирая почту, Митя наткнулся на одно занятное письмо. Прибыло оно из Англии, предназначалось Павле. Обычно Митя не злоупотребляет коварным любопытством, не вмешивается в дела жены, но тут не смог удержаться. Текст письма был на английском.

Павла вернулась с работы. Митя, ничего не объяснив, завел ее в спальню, закрыл плотно дверь. Показал письмо:

– Я попросил Тошу перевести мне все. Какая-то женщина из Англии называет тебя дочерью и умоляет дать ей возможность увидеть внучку. Павлуш… а как же твои рассказы про суровое детство в детдоме, про ужасную смерть твоих родителей? Я не понимаю… Павлуш, ответь ты наконец. Я держу в руках письмо твоей матери или это какая-то ошибка? Хотя как это может быть ошибкой, она даже имена ваши знает… Что за херня-то?!

– Это не ошибка, – ответила Павла. Она была в таком шоке, что даже свой голос не узнавала. – Моя мать жива. Она действительно сейчас в Англии… И уже несколько лет является вдовой графа.

– Ошалеть! А почему…

– Я обманула тебя, – перебила Павла, – потому что мы с ней поссорились. Так поссорились, что я умерла для нее. И она для меня тоже… – Павла не могла стоять на месте, всё нервно поглаживала свою шею и не решалась посмотреть мужу в глаза. Не письмо ее волновало. Боялась она лишь реакции Мити. «Самое страшное ему уже известно, так чего же ты?» Павла замерла от этой мысли. Успокоилась немного, выдохнула. – Ладно. Начну сначала… Только ты слушай меня и, пожалуйста, не перебивай, иначе я уйду.

Митя тоже чуть-чуть угомонился. Ему даже стало совестно за то, что он так рьяно набросился на Павлушу. Трудно было не заметить, как та пересиливает саму себя, вороша свое темное прошлое.

– Мои родители, Болеслава и Макар Ледяные, были артистами балета. Их переманил к себе Лондонский театр… Из-за этого они и перебрались со мной в Англию. Через год после переезда скончался отец. Тромб… – Павле не под силу было угнаться за потоком мыслей. В голове сумбур. Снова тревожно стало. Она говорила, говорила, раскапывала глубоко-глубоко зарытое, мертвое, но до сих пор опасное и болезненное для нее. – Прошло несколько лет… Мама так и жила со мной в Лондоне, продолжала выступать в театре. На одном из спектаклей, в котором она солировала, присутствовал знаменитый аристократ. Его звали Герберт Монтемайор. Он тут же увлекся мамой… Вскоре Болеслава Гордеевна Ледяная стала миссис Монтемайор. Ей пришлось расстаться с театром, поскольку Герберт уж очень ревновал ее. Все столичное общество было очаровано прекрасной русской балериной… Пока родственники Герберта пытались смириться с порочащим их семью мезальянсом, мы жили в Ирландии. А когда конфликт наконец-то был исчерпан, нам разрешили поселиться в семейном поместье Монтемайор, в Уортшире. Потом мы стали полноправными его хозяевами, Герберт похоронил своих родителей. Ох, вспоминаю ту жизнь и не верю, что я когда-то была ее частью! Детей общих у мамы и Герберта не было. Я была их единственным сокровищем. Меня баловали. Все было для меня, все… Но потом я выросла, и начались проблемы, возникли ограничения, обязанности. Герберт требовал, чтобы я вышла замуж за Вьятта Латимера. Это тоже очень богатый человек, разумеется, представитель знатного рода. Он мне не понравился, но я не рискнула ослушаться влиятельного отчима. – Павла замолчала, села на кровать. – …Я уже была помолвлена, когда встретила Лари Героева, цыгана, которого Вьятт привез из Питера в качестве живого сувенира. Тогда это было модно. Мить, я потеряла голову. Сбежала с ним в Россию. Следующую часть моей истории ты знаешь. Я родила Искру, поняла, какую глупость совершила… бросила их. Я умоляла мать помочь мне вернуться домой, но она – слишком гордая женщина, не простила меня. Много лет эта женщина не интересовалась моей жизнью. Мы с Искрой как-то раз встретили подругу матери, Гликерию Ниловну Пестрякову. Она выручила меня, когда мне некуда было податься. Я дала ей свой адрес. Видимо, Гликерия и выдала меня. Ха… Миссис Монтемайор хочет встретиться с внучкой! Смешная… Выброси это письмо, прошу тебя. И не говори мне больше о нем, о моей матери и о том, что я тебе только что рассказала. Это прошлое.

– Павлуш… да как так-то? Ты столько лет скрывала такое! Я, оказывается, женат на богатой наследнице! Нам, сука, еще двадцать лет ипотеку выплачивать. Мы подтираем зад бумагой, купленной по акции, Павла! Я все понимаю, ссоры, обиды, женские заморочки, но это же не просто какая-то бабка из деревушки под Сызранью! Это богатая бабка. Из Англии! Графиня, ёлы-палы! Такой родней нельзя раскидываться! – Митя уже был близок к истерике.

– Никакая я не наследница! Она давно сделала так, что мы считаемся с ней родственниками только на словах. Это страшный человек, говорю тебе. Эта женщина навсегда удалила меня из своей жизни. Ей нужна Искра… Мать не просто добивается встречи с ней. Она забрать ее хочет у меня, понимаешь?! Еще больнее сделать!

– Хорошо… пусть забирает. Так даже лучше.

– Как?.. Ты что, хочешь…

– Не делай такое лицо. Ты сама хотела избавиться от нее. Вот, пожалуйста. Мы не только избавимся от нее, но еще и разбогатеем! Я… хотел принять ее. Я пытался, ты видела. Но после того случая в школе я нормально спать не могу. Мне до сих пор все время кажется, что ей опять что-нибудь в