Дураки все - Ричард Руссо

Буги схватил трубку.

– Они просыпаются, мистер Смит. Я слышу их.

Теперь к треску, если Буги не померещилось, добавилось и шипение.

– Вот я и звоню, как вы и учили, – сказал он человеку, которого нет на месте. – Я сделал все, что вы просили.

Да где же этот чувак? В прошлый раз он перезвонил моментально. Почему он не может сейчас взять трубку и сказать: “Не волнуйтесь, Буги. Я знаю, что вы все сделали как надо. Теперь это мои проблемы. А вы идите к Герту и выпейте разливного пива”.

И лишь когда отключился автоответчик, Буги повесил трубку и вернулся к двери спальни. Шипение прекратилось, и Буги услышал, как эти твари просыпаются, открывают лишенные век глаза, поднимают треугольные головы, распрямляются. Услышал, как возятся в их клетках другие – более мелкие – перепуганные существа, прячутся под обрывки газеты. Еще он услышал, как растягивают металл и проволочную сетку, как давят на них, сперва робко, потом уверенней.

Буги вдруг осенило, что он стоит в одних трусах и, случись что, необходимость бежать застанет его врасплох. Надо хотя бы надеть штаны. Обуться. А впрочем, что за бред. Пока от разозленных рептилий его отделяет закрытая дверь, ему ничего не грозит. Щели между дверью и ковром нет, никто не пролезет. Увы, не успел он себя убедить в этом, как мгновенно представил, что под дверью проталкивается треугольная головенка, замирает, увидев его, а потом с новой силой устремляется вперед.

Буги схватил с кухонного стула штаны, лихорадочно принялся их натягивать – сперва на одну ногу, потом на другую, – как вдруг услышал, что в спальне что-то упало. Буги застыл, балансируя на одной ноге, и впился взглядом в дверь, смутно опасаясь, что та откроется, хоть и заперта на замок. И тут его пронзила жуткая мысль: да заперта ли? Утром он был в таком состоянии, что даже не проверил! Как можно было так сглупить? Вопрос, в котором уже есть ответ. Потому что он идиот. И всю жизнь им был. Жена сто раз ему говорила, а потом плюнула и сбежала. Ничего не остается, как вновь это доказать, и поэтому Буги, вместо того чтобы наконец одеться, подошел, прихрамывая, к двери спальни – одна нога в штанине, другая голая. Повернул ручку направо, как делал не раз, чтобы увериться, что дверь заперта. Разумеется, она оказалась не заперта, да и с чего бы, с ошеломляющей ясностью подумал Буги, когда дверь распахнулась под тяжестью его тела. Уильяму Смиту незачем было запирать дверь, ведь Буги теперь знает, что в спальне. И от страха туда не сунется.

Запутавшись в штанах и отяжелев от пива, Буги упал на колени. В спальне было темно, свет пробивался лишь из гостиной. Но и так Буги увидел больше, чем хотел. Он различил очертания клеток, составленных друг на друга, и черные кольца, которые медленно в них распрямлялись. И, конечно, заметил упавшую клетку с открытой дверцей.

А кобру он увидел, только когда та встала.

Два Руба

Руб Сквирз и его жена Бутси обитали в ветшающем доме на пустоватом отрезке двухполосного шоссе к западу от города, где аренда дешевле. Если ветер дул оттуда, откуда надо, как в этот вечер, близ дома воняло свалкой. К дому Сквирзов Салли подъехал в сумерках и припарковался за их помятым двухцветным “субару”.

– Сидеть, – сказал он Рубову тезке – тот, тяжело дыша, привстал на пассажирском кресле.

Пес шумно вздохнул, однако послушно плюхнулся на сиденье и положил голову на передние лапы. Он до вечера сидел в прохладе погреба мисс Берил и теперь с нетерпением ждал, когда его выпустят побегать, Салли это понимал, но за домом Сквирзов была рощица, где, учитывая близость свалки, пес непременно наткнется на скунса. Салли надеялся, что если все обернется удачно, то он уже через полчаса усядется на любимый табурет в “Лошади”, а не поедет домой отмывать этого мелкого говнюка томатным соком[25].

В прошлую зиму Руб обнаружил истощенного бедолагу – тот хромал вдоль обледеневшей дороги – и привел домой, рассчитывая оставить у себя. Этого, увы, не случилось: Бутси, чей вес недавно перевалил за триста фунтов[26], тощих не выносила ни в каком виде. Вдобавок Бутси ясно видела будущее – по крайней мере, если дело касалось ее мужа – и понимала, что кормить и обихаживать несчастную животину придется именно ей, а потому заявила Рубу: у них действует ограничение – в доме может быть только одна шелудивая псина. Руб задумался над произволом такого подхода, силясь разгадать заложенную в нем метафору, и наконец догадался. Вот так Салли – а забота о ближнем не входила в число его сильных качеств – неохотно взял в дом еще одного побродяжку. На собачьем жетоне значилось имя “Реджи”, но Салли убрал жетон, дал псу новое имя и вовсю наслаждался возникавшей из-за этого путаницей. В присутствии обоих Рубов Салли нравилось отдать команду и смотреть, кто из них ее выполнит. Если псу случалось залаять, Салли говорил: “Тихо, балбес”, так что и пес, и человек устремляли на него одинаково озадаченный взгляд, гадая, кого он имеет в виду, и боясь ошибиться. Если Руб, который человек, по глупости откликался, Салли ему отвечал: “Я не с тобой разговаривал”.

Руб, который пес, по возрасту был относительно молод, а вот по опыту стар, и по большей части, подозревал Салли, опыт этот был ужасен. Неудивительно, что молодость, бодрость и врожденный оптимизм песьего Руба вечно вступали в противоречие с воспоминаниями, которые требовали от него вести себя осторожно, а если этого недостаточно, то бежать. И через полгода жизни у Салли – тот относился к нему по-доброму, но вниманием не докучал – пес по-прежнему вздрагивал от неожиданных громких звуков, а если Салли случалось, забывшись, повысить голос, пес немедленно опорожнял мочевой пузырь. Нового хозяина Руб, кажется, полюбил, и когда пес не ссал где попало, Салли отвечал взаимностью на его бездумное обожание. До недавнего времени Салли не возражал, если Руб увязывался за ним, но потом пес подцепил какого-то генитального паразита и теперь постоянно лизал свое хозяйство. Неудивительно, что при виде его измочаленного окровавленного стручка народ терял аппетит. С такой собакой сардельки не продашь.

Солнце уже село, но жара стояла такая, что оставлять Руба в пикапе с закрытыми окнами было нельзя, и Салли, наклонясь над собакой, опустил стекло пассажирской двери.

– Сидеть, – скомандовал он. – Ты меня слышал?

Руб тоскливо, как