Голубиные перья. Рассказы - Джон Апдайк

вы с ней свыклись, а в Англии все только начинается — вы знаете, негры буквально наводнили Лондон.

Две догонявшие друг друга волны побежали по песку и с легким толчком накрыли им ноги. Потом вода хлынула обратно, журча вокруг их ступней.

— Вы говорите так, будто они сами хотели стать рабами и оказаться здесь, — тихо сказала Ив.

— Мама, мама, посмотри! — раздался голос Кэт и одновременно с ним восторженный вопль маленького Ларри.

Две детские фигурки вдали склонились над чем-то темным, что лежало на песке. Из-за камней показались старуха в платке и обнаженный по пояс молодой рыбак — посмотреть, чему так радуются эти странные дети. Ив встала, бросив на тело докторши — так чтобы видел Ральф — негодующий взгляд, словно море выкинуло на чистейший песок что-то грязное и отвратительное.

Когда Ив отошла, жена доктора сказала:

— У нее великолепный загар, правда?

— Да, загар к ней легко пристает. Она немножко француженка.

Жена не слышала их, и Ральф с облегчением растянулся на песке. Лавировать между двумя женщинами оказалось делом сложным и утомительным. Он покорно приготовился слушать: он был уверен, что сейчас докторшин язычок развяжется. Присутствие еще одной белой королевы стесняло ее, ущемляло ее власть.

— Рассказать ужасную историю?

— Да, конечно, — пришлось согласиться Ральфу.

Домики за их спиной еще больше насторожились. Он чувствовал, что к ним с женой в деревне хорошо относятся. Докторша, приехав из глубинной части острова порезвиться на их пляже, как бы заключала с ними преступный союз, а это ему было совершенно не нужно. Пройдет несколько часов, солнце сядет, она уедет домой, а они останутся в деревне один на один с ночью и ее звуками. Зажгутся шипящие масляные лампы, в их пламя полетят гудящие черные жуки и с треском будут падать на пол; на другом краю деревни мальчишка начнет одинокое соло на своем стальном барабане, а рядом, в соседнем домике, где никогда не открываются ставни, заплачет женщина и мужчина будет время от времени прерывать ее глухой сердитой жалобой.

— Когда уехал Джонсон, — жена доктора понизила голос и наклонилась к нему, опустившись на локоть, — здешние жители устроили торжественную встречу новому священнику, очень славному цветному пареньку с острова Сен-Китс[61]. По-моему, он очень приятный и, говорят, неглупый, хотя я ни разу его не слышала. Приветствовал его наш церковный староста, высокий, красивый ямаец, невероятно важный, вы его не видели и, надо полагать, не увидите. Говорил, конечно, о вике, сорок лет и так далее, а в самом конце заявляет, что мы, разумеется, не будем грустить о Джонсоне, потому что наш новый священник такой прекрасный молодой человек, такой ученый и образованный, но главное — главное! — почему мы так радуемся и гордимся, это то, что он одной с нами крови. Представляете — одной с нами крови! Конечно, молодой священник чуть сквозь землю не провалился. А я так разозлилась, что тут же встала и ушла бы, если бы доктор не удержал меня. Одной с нами крови! И этим людям наш Джонсон посвятил всю свою жизнь!

Ее голос сорвался на крик, и Ральф сказал, в надежде сдержать его:

— Да, не стоило так говорить, но ведь это естественно.

— Не вижу тут ничего естественного. На мой взгляд, это противоестественно — такое детское легкомыслие, такая чудовищная неблагодарность. О, вы не знаете, что это за народ. Вечно чего-то хитрят, ни о ком, кроме себя, не думают, видели бы вы хоть десятую долю того, что приходится терпеть доктору! В два часа ночи умоляют: «Доктор, доктор, спасите моего ребенка!» — а когда он через неделю хочет получить свои несчастные два доллара, они уже ничего не помнят. Ничего, хоть убей. А если он настаивает, поднимается крик: «Белые нас грабят!» Ненавижу их. Пусть Бог меня простит, но я их ненавижу. Разве это люди? Низшие существа. — Он протестующе поднял руку, и она добавила: — Кстати, знаете, что они говорят о вас с женой? — Тень, все время прятавшаяся в ее словах, приготовилась нанести удар.

— Нет. А о нас что-то говорят?

— Вы сейчас поймете, сколько в них злобы. Они говорят, что в вашей жене есть ложка дегтя.

Ральф не сразу понял, при чем тут ложка дегтя. Потом рассмеялся: так, что дальше?

Докторша тоже засмеялась, но ее светло-голубые глаза с сузившимися на солнце в точку зрачками смотрели на него в упор из-под светлых бровей, ожидая, что лицо выдаст его.

— Она такая смуглая, — пояснила докторша. Потом помедлила и добавила выразительно: — Такая загорелая. — Детское любопытство одевало ее зрелую злобу, словно панцирь.

Кровь застучала у Ральфа в висках. В рану ему попала грязь; гнев связал его с врагом. Он сам провоцировал этот идиотский наскок.

— Просто у нее такой глубокий загар.

— И они говорят, — продолжала докторша, не отводя глаз от его лица, — что потому вы сюда и приехали. Туристы здесь не бывают, тем более с детьми. Отели на островах получше, говорят они, для вас закрыты из-за цветной жены.

Он был совершенно уверен, что к этому хитроумному выводу она пришла сама.

— Мы приехали сюда потому, что здесь дешевле, — сказал он.

— Ну разумеется! — подхватила она. — Разумеется! — И хихикнула, почувствовав, что он ее раскусил. — Но они этому никогда не поверят. Понимаете, они ведь считают, что все американцы страшно богаты.

Это они с доктором, подумал Ральф, так считают. Он встал, и влажный песок посыпался с его ног. Пытаясь замаскировать волнение, он засмеялся громко и неестественно, в страхе перед новым взрывом нелепостей. Потом посмотрел вниз, на женщину, и сказал:

— Теперь понятно, почему к ней они относятся лучше, чем ко мне.

Голова докторши поднялась было к нему, но тут же бессильно упала на руку; другой рукой она прикрыла глаза. Теперь, когда они исчезли, стало видно, какой у нее слабый, невыразительный рот.

— Вы ошибаетесь, — сказала она. — Они ее ненавидят, потому что ей за это не приходится расплачиваться.

Его смех прозвучал сейчас уже совсем фальшиво, это был оскорбительный для него самого смех.

— Искупаюсь-ка я еще раз, — сказал он, — пока жара не спала.

— Она не спадет, — раздался вялый ответ.

Защищенный водой, он смотрел, как его смуглая жена ведет по пляжу беленьких, обгоревших ребятишек. Расстояние между ними и бессильно лежащим на песке телом докторши сокращалось. Ему хотелось крикнуть, предупредить их об опасности, но он представил, как все будут смеяться, когда он расскажет эту историю дома, среди своих, у кого-нибудь на коктейле, и улыбнулся. Но в следующее мгновение его кольнула вина