Раннее, раннее утро - Павел Вежинов

мире не прожить. А ты знаешь, что я совсем одна. Есть у меня тетка, да и та не в своем уме.

Женни знала это и немного смягчилась.

— Ну да, я понимаю, — со вздохом сказала она. — Но ты подумай хорошенько — разве может так продолжаться вечно?

— Когда-нибудь он женится на мне, — сказала Герда тихо.

Женни так громко расхохоталась, что соседи обернулись к ним.

— Никогда! — заявила она. — Я тебе говорю — никогда. Эти дряхлые пауки всегда рады опутать паутиной какую-нибудь слабенькую мушку. Почему он не позарился на меня? Да я бы мигом вышибла ему искусственные челюсти.

Герда вздохнула и допила бокал. Лицо у нее по-прежнему было бледное и растерянное.

— Прежде всего офицеры никогда не разводятся, — безжалостно продолжала Женни. — Им запрещено. Разведешься — значит, пропадай служба. А они все бестолочи. Потерял погоны — потерял все.

— Я же сказала тебе, что у него есть профессия, — уныло возразила Герда.

— Еще бы не профессия, — пыль в глаза пускать. Слушай, девка, если ты не совсем сдурела, бросай его немедля! Сегодня же! И если где увидишь, беги без оглядки!

— Не могу, — сказала Герда. — Этого никогда не будет.

— Почему?

— Не знаю… Я просто на это не способна… Покойная мама говорила: не выйдет из тебя человека. Мягка ты как воск, каждый может делать с тобой, что хочет…

— Точно! — кивнула головой Женни.

— А может быть, как раз наоборот… Никому не переделать меня по-своему… Я всегда одна и та же — одинаковая. И я не люблю ничего в жизни менять; хочу, чтобы все было по-прежнему, все шло спокойно.

— И это называется спокойно! Лучше не скажешь…

— Может быть, — сказала Герда.

— Ты сама не понимаешь, что ты говоришь… Спокойная жизнь — нормальная жизнь. Подыщи себе хорошего парня, выходи замуж и живи, как люди. Вот это и есть спокойствие.

— Нет, Женни, — возразила, поморщившись, Герда. — Парней я и вовсе не выношу. Будто я их не вижу, когда они по вечерам поджидают наших девушек у выхода. Все до одного нахалы. Одно лишь на уме: как бы выудить у них из сумочки лев-другой, завести в какой-нибудь ресторан, подпоить и сплавить своим приятелям. Знаю я их, что и говорить.

— Ну, не все же они такие! — возразила Женни. — Есть и порядочные. Подыщешь себе какого-нибудь посмирней, всю жизнь будет тебе в глаза глядеть и на руках носить. Ты ведь девка хоть куда… Зачем тебе равняться с нашими простухами; они недалеко ушли от своих кавалеров.

— А я кто такая? Парикмахерша, как и они. И мне о лучшем не мечтать.

— Парикмахерши разные бывают! — с обидой заметила Женни. — Скажи лишь слово, и я тебе такого парня подберу!

— Какого? — с горечью спросила Герда.

— Да такого — в крапинку! — рассмеялась Женни. — Ты пойми: рано или поздно придется же тебе обзаводиться семьей.

С эстрады отрывисто и нестройно стали пробовать голоса инструменты оркестра. Все столики уже были заняты; официанты с трудом пробирались в сутолоке, роняя на спины посетителей клочья пивной пены. Стало шумно, запахло жареным луком и приправами, но подруги, окутанные сизым облаком табачного дыма, все говорили и ничего не замечали вокруг. Женни раскраснелась, лоб ее покрылся капельками пота, глаза гневно сверкали. Закинув нога на ногу, разгоряченная собственными речами, она пила пелин, как воду. Новые посетители с интересом глядели на них. Хороши были подружки — большая и маленькая. Обе красивые и с виду не такие уж неприступные. Особенно та, что с яркими волосами, выставившая напоказ круглое, гладкое колено. Некоторые даже устремлялись к нему, но тут же в испуге поворачивали назад. Музыка резала сгустившийся воздух, и он пульсировал под ее ударами. Наконец Женни убрала колено под стол, мужчины успокоились и занялись своими бокалами. На ходу улыбаясь подругам, официант поставил им на стол еще один, запотевший в холодильнике, графинчик.

2

Дождь теперь еле накрапывал, и полковник, не замечая его, размеренно шагал по темной улице. Дойдя до угла, где на стоне у фонаря висела приколотая кнопками к деревянному щиту газета, он, постояв некоторое время и не прочитав ни буквы, шагал к другому углу. Там фонаря не было, а возле тротуара стояли вонявшие гнилью оцинкованные бачки с мусором. Раздражающе сильно пахли и сапоги, — кожей и ваксой. Но делать было нечего: на отчетное собрание он не мог пойти в штатском.

Впервые за время их знакомства она опаздывала. Впрочем, нет, во второй раз, но первый был не в счет, — тогда умерла ее мать. Он часто вспоминал тот страшный день — ее полные ужаса глаза, перекошенное от рыданий лицо. Но что же случилось сейчас? В четыре часа он разговаривал с ней по телефону. Она лишь пожаловалась, что работы по горло. Что же могло случиться? Он почувствовал, что пальцы его слегка дрожат, возможно, от выпитого в перерыве кофе.

Он снова повернул к углу с фонарем. Двое щуплых гимназистов, выбиваясь из сил, тащили старый магнитофон. Чей-то пойнтер проворно трусил мимо, не отрывая носа от тротуара. Сапоги на миг привлекли его внимание, но он с отвращением мотнул головой и побежал дальше. Двадцать пять одиннадцатого. Полковник попытался разглядеть карикатуры в газете, но тревожные мысли ни на секунду не давали ему покоя. Он отвернулся от газеты и тогда увидел вдалеке ее. Она не торопилась. Да и походка у нее была необычная, такой походки он раньше у нее не видел. Через минуту он заглянул ей в глаза, которые словно прятались от него. Когда они пошли рядом, на него пахнуло вином.

— Ты пила? — спросил он с удивлением.

— Да, немного, — сказала она. — Зашли с нашими девушками в ресторан…

— По какому случаю?

— По какому случаю? — раздраженно переспросила она. — Ни по какому!.. Они иногда собираются после работы… Не могу же я вечно сторониться их…

Он не вглядывался ей ни в лицо, ни в глаза. Он смотрел в землю и чувствовал, как с души спала тяжесть; ничто другое его не интересовало.

— Ну, что ж, — сказал он. — Конечно, не надо их избегать… Ничего, ты правильно поступила…

Она промолчала. Когда они подошли к подъезду, он остановился. Они никогда не поднимались вместе на далекую мансарду, боялись, как бы их не увидели.

— Что встал, иди! — сказала она нетерпеливо.

Он поглядел на нее и молча пошел за ней. Они шли рядом по замызганной лестнице, мимо стен с обвалившейся штукатуркой, израненных водопроводными авариями и следами военных лет.

— Что же вы пили? — спросил он.

— Пелин…

— Неплохая штука, но на другой день болит голова…

— Ты неплохо разбираешься в этих вещах, — недружелюбно заметила она.