Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

Мы переглядываемся. Ну кто же первый? Все мы что-то друг о друге знаем, что-то кому-то о ком-то пересказывали. Но вот теперь-то рассказ пойдёт от первого лица.

Я

Не выдерживая этого напряжения, говорю:

– Ну ладно, давайте я первая расскажу.

Как в школе. Сидеть и ждать, пока спросят, – нет хуже мучения. Лучше уж самой поднять руку и сразу отстреляться, а потом спокойно слушать, что скажут другие.

Белка торопливо разливает шампанское. Она подгоняет течение вечера.

– Давай, Танька. Хватит вату катать. Держи шампусик.

– Ай, ай, мне не наливай! – говорю.

Оксанка поворачивается ко мне и смотрит с любопытством.

– Ты беременна?

– Да нет, пока нет, но готовлюсь, мы собираемся, – бормочу, как будто оправдываясь.

– И сколько ты уже так готовишься?

– Э… м-м-м… Три года!

– Танька, ты издеваешься? – Оксанка расплывается в улыбке.

Нет, говорю, не издеваюсь. Просто, говорю, раньше я много пила, а потом встретила Барсукова, вот три года назад. И взяла и перестала пить, совсем.

Начинаются вопросы: а зачем совсем не пить, а по праздникам же можно, а зачем целых три года. Особенно напирает Оксанка:

– То есть ты алкоголичка, но в завязке?

– Да, – говорю, – да, да, я алкоголичка, но только в завязке.

В Оксанкином взгляде читается удовлетворение.

Девчонки выпивают.

Дальнейший пересказ моих обстоятельств не занимает много времени. Был у меня первый муж-алкоголик, но это было довольно давно. Потом встречалась с чужим мужем, который старше меня на тридцать семь лет, и даже жила с ним три года. Но чужой муж вернулся к своей жене. Какое-то время была одна. Сейчас живу в Москве с молодым человеком. Да, он действительно молодой. Моложе на четыре года. Нет, пока дата свадьбы не назначена, но он говорит, что поженимся и родим детей. Мою питерскую квартиру продадим, купим двухкомнатную… Какую такую квартиру? Ну так у меня ипотека, все дела… Жизнь налаживается.

Когда всё нормально, история оказывается довольно короткой. Говорить-то особо и не о чем.

Фух, а про зарплату, слава богу, никто не спросил.

Наталка

Ход переходит к Наталке.

– Ну, я работаю там же, в «Аэлите». Режиссёром детских спектаклей. Квартиру снимаю на ЦУМе, живу с детьми, дети у меня уже большие такие…

Историю Наталки я знаю, но мне всё равно тяжело её слушать. Первый муж алкоголик и дебошир, нищий музыкант и актёр. Жили они сначала по гримёркам и чужим углам, потом народили детей и перебрались к Наталкиным родителям. Жизнь текла в шизофреническом режиме, делясь на периоды безумия (муж пил, бил и устраивал дома какие-то адские выкрутасы) и воздержания (каялся в содеянном, ходил в церковь и сам себе назначал какую-нибудь епитимью). Всё это происходило в условиях дикой скученности (с двумя детьми в одной комнате). И навечно под родительским крылом, потому что возможностей что-то купить или хотя бы снять не было.

Муж был старше, Наталка смотрела ему в рот и на несколько лет совершенно потеряла свои слова. Потом, как это бывает, у неё в какой-то момент включилось сознание и она стала за свои права бороться.

Разводиться пришлось через суд. Из этого брака Наталка выбралась несколько покалеченная. Уже тогда ей хотелось лечь на кровать и полежать. Но лежать было некогда. Ходить к психологам и психотерапевтам тоже, да и не на что. Нужно было кормить и собирать в школу двоих детей.

Наталка рассказывает торопясь и смущаясь, как на приёме у врача. Стараясь скорее проговорить неприятное. То опуская взгляд, то поднимая на нас. Смотрит она в основном на Белку и меня, может быть, ища поддержки. Всё-таки в каком-то смысле мы втроём члены одного клуба: все в разводе, и у всех мужья были пьяницы.

На Оксанку Наталка не смотрит. Ей, наверное, понятно, что может думать Оксанка. «Как можно быть такой дурой. Как можно было выйти замуж за такого козла».

Но Оксанка молчит. А Белке интересно:

– Так а как вы жили-то с родоками? Чё твой папа делал, когда Лёня барагозил?

– Ой, они дрались, драли-ись… Папа его из дома выгонял. Но это поначалу. А потом папа и сам стал постепенно это… выпивать, короче. Придёт с работы, ляжет на кухне прямо на пол – телик смотрит и пиво пьёт. Я ему говорю: дед, ты какой пример детям подаёшь? А он мне: я вас не трогаю – и вы меня не трогайте…

Белка перебивает:

– А мой папа, прикиньте, тоже с моим мужем ходил драться.

– Да ладно! – вскрикивает Оксанка. Кажется, она себя чувствует как на ток-шоу и предвкушает наши дальнейшие откровения.

– Да это был ваще капец, девки, – не смущается Белка. – Короче, это было, когда умер мой дедуля. Надо было срочно лететь в Башкирию. Там потому что на следующий же день хоронят, не так, как у нас. И этот мой зус…

– Кто такой зус? – перебиваю уже я.

– Зус – это чувак, мужик. Этот козел, короче, накурился спайсов и чё-то давай выступать. Он вообще, когда спайсами накуривался, сидел только и тупил. В общем, зайдёшь к нему в комнату, а он там сидит в позе краба.

– В позе краба? – Оксанка вскидывает брови. Настроение её явно улучшается.

Белка скрючила руки, потрясла ими и сделала страшную рожу. Я вспомнила Белкиного мужа: довольно большой мужчина. Большой мужчина в позе краба, и ты с ним наедине, и ребёнок… Бр-р, страшно!

– А тут он и накурился, и выпил одновременно. И вот он давай гнать, что меня не отпускает на похороны. А я у родителей была. Папа мой взял трубку и говорит: «Слышь, ты, козел, ты чё, совсем охренел? Хочешь разобраться? Давай тогда выходи через пять минут». Родоки мои живут тут рядом. Через дорогу. И этот зус и правда попёрся с папой разбираться. Папа взял топор…

– Топор? – Оксанка смеётся и прикрывает рот ладонью.

– Ну да, топор, больше ничего такого дома не было. И пошёл, и чё-то там они перетёрли. Мой вроде бы заткнулся потом и больше не выступал… До поры до времени, конечно…

Наталка смотрит с пониманием, тихонько кивает в такт словам. Вот как, оказывается. Белка упакована в шикарный костюм, а Наталка в старую жилетку. А смысл тот же. Белка ходит к пластическому хирургу, а Наталка ничего не прячет – на её лице карта всех переживаний. Выглядит она старше своего возраста. Куда-то ушли краски,