Предчувствие - Анатолий Владимирович Рясов

Бесконечное дребезжание, не собирающееся прекращаться. Уличающий его в чем-то неизвестном ему самому, но неоспоримом, как все предстоящее. Загремит сжавшийся в углу подоконника, старый, покрывшийся изрядным слоем пыли, давно превратившийся в нечто вроде музейного экспоната телефонный аппарат, теперь никто уж и не вспомнит таких – с вращающимся диском, который почему-то очень захочется назвать циферблатом, пусть и лишенным по какой-то блажи пары делений. Еще ни разу не подававший голоса телефон, выглядевший навсегда сломанным. Подумать только! Ни дать ни взять двойник аппарата консьержки из первого, давно всеми позабытого эпизода! Да, затрезвонит почем зря, хоть уши затыкай, почти что подскочит от оглушительного дребезга! И как не вовремя! Но довольно восклицаний. Ведь этот дурацкий звонок спугнет птиц именно в тот момент, когда Петр определится с выбором, протянет руку. Но они уже подхватят свои нити, кольца, серпы, свечи и разлетятся, а Петр, еще не успев даже осознать масштаб разочарования, машинально схватит изогнутую трубку, а другой рукой зачем-то поднимет с подоконника аппарат, высвободив змеящийся кабель. Шнур упадет на пол, подняв облако пушистой пыли. Вестники расправят крылья и неподвижно закружат в воздухе. Их еще будет видно. Застывшие, каменные крылья. Широкие, распластанные тени. Померещится, что их шеи обвиты змеиными хвостами. Птицы процарапают на небе несколько неясных, изломанных линий. Уже через мгновение черные точки в громадной пустоте неба исчезнут, пропадут, словно последний ориентир в разрушенном бомбардировкой городе.

Поднеся трубку к уху (да, после нескольких мгновений гулкой тишины – точь-в-точь как в одной всем известной, но прочитанной до конца лишь самыми терпеливыми читателями книге; чего уж там – Петр и сам увязнет на пятом томе), он услышит нечто невозможное, нечто, заставляющее забыть все, даже снежных птиц: голос своей бабушки.

Я тут, внизу, напротив твоего окна, в телефонной будке, посмотри, помахать тебе рукой?

Помаши, да, и я тоже сейчас помашу, только телефон поставлю.

Петя, внучок, вот что тебе скажу, нельзя соскучиться сильнее, чем теперь, возвращайся уже ко мне, довольно странствовать!

Да, сейчас, прямо сейчас спрыгну, конечно!

Бог с тобой, зачем прыгать, что за глупости, спустись по лестнице, я подожду, никуда ведь не денусь. Времени же предостаточно.

Да, да, предостаточно, но только скажи, ты ведь простишь меня за ту книжку, простишь, ведь правда?

Да что ты, Петенька, о чем разговор, какая книжка, я уж давно прости…

Голос прервут гудки. Он прокричит в окно, что сейчас спустится, и тут же выскочит за пределы комнаты. Побежит по коридору к двери на лестницу, помчится вниз, хватаясь за перила, за стены с осыпающейся штукатуркой, за холодный воздух. Вот так скроется в змеящихся лестничных пролетах, поспешив навстречу ничуть не изменившейся за все эти годы бабушке, которую, конечно, никогда не увидит. Он, уже начинающий седеть. Нет, не станем преувеличивать. У него по-прежнему не будет ни одного седого волоса.

Сбегая по лестнице, он еще раз осознает: нужно выбрать кольцо. Без уверенности в том, что этот символ – верный, но с неизвестно откуда пришедшим знанием, что неверны все остальные. В следующий раз, когда вестники появятся (если они явятся), он все-таки возьмет его. Не понимая, нужен ли этот выбор. А еще на мгновение вспомнит о надкусанной сушке, нанизанной на мизинец. Снова и снова придется разбираться с тем, почему все мгновенно способно превращаться в нелепую карикатуру, в дурацкий анекдот. И еще: неужели мы не сможем помыслить ничего сложнее и совершеннее круга? Но вот он уже сбежит на первый этаж.

Дверь подъезда распахнется, и его тут же оглушит свист метели. В непроглядной белизне ничего нельзя будет разглядеть. Или это будет не подъезд, а створка калитки, за которой раскинется засыпанный снегом бесконечный фон. Или же распахнется печная дверца, которая и вправду окажется холодной, а внутри печи вместо пылающих поленьев обнаружится не пепел, а осколки еще не растаявшего льда, их синие переливы.

Я еще тебе перезвоню! – крикнет то ли бабушка ему, то ли он бабушке.

Я напишу тебе! – крикнет седой ребенок еще через несколько дней.

Что ж, должно быть, теперь все сможет начаться. Ах, надо ли рассказывать дальше? В глубине неба снова заплещутся крылья. Довольно, все это давно уже в будущем.

2014–2019