Николай Лейкин - На заработках

Арина заморгала опять глазами, утерла рукавомъ слезы и сказала:

— Бросьте… Не стоитъ объ немъ разговаривать. Надо наплевать. Насильно милъ не будешь. А я вотъ къ вамъ пришла… Не примете-ли вы меня опять въ артель? Уходить мнѣ отъ него надо.

— Что-жъ, приставай… Ты работящая, мы тебѣ всегда рады… заговорили демянскія женщины. — Не слѣдовало только тебѣ отъ насъ раньше-то уходить.

— Да что ужъ объ этомъ говорить! Что сдѣлано, того не воротишь, махнула рукой Арина. — Была моя проруха — за проруху свою и казнюсь.

Когда Арина повѣдала свое горе демянскимъ женщинамъ, на душѣ у ней сдѣлалось легче. Она потолкалась около нихъ и сказала:

— Такъ я ужъ сегодня и къ вамъ… Проснутся вотъ Андрей съ Аграфеной, сведу я съ ними расчеты и приду.

— Приходи, приходи. Будемъ ждать. Пилы у насъ теперь свои, выкупили мы ихъ у прикащика. Войдешь въ долю за пилы, такъ, когда и продавать ихъ будемъ послѣ пилки, съ тобой подѣлимся.

Арина медленно стала уходить, направляясь къ шалашамъ, гдѣ спали Андрей и Аграфена. На сердцѣ у ней было уже совсѣмъ легко. Чувство грусти замѣнилось чувствомъ ненависти къ Андрею и Аграфенѣ.

— «Посмотрю я, какими-то они глазами на меня смотрѣть будутъ, когда проснутся!» думала она.

Когда она подошла къ шалашамъ, Андрей былъ уже вставши, а Аграфена еще спала. Андрей сидѣлъ и почесывался. Голова его была всклочена. Увидавъ Арину, онъ сказалъ:

— Что бродишь-то?! Ядумалъ, что ты и невѣдь, сколько ужъ дровъ наколола и сложила, а ты безъ дѣла слоняешься. Хоть-бы костеръ зажгла, чтобы можно было воду согрѣть для чая, а то и того нѣтъ.

Губы у Арины задрожали и она, сверкнувъ глазами, произнесла:

— Не хочу я больше съ подлецомъ и подлячкой работать. Я, Андрей, сегодня ухожу отъ васъ къ демянскимъ бабамъ. Сосчитаемъ выставленныя дрова, и выдѣли меня.

Андрей вскинулъ на нее глаза и улыбнулся.

— Тсъ… Вотъ какъ разговариваешь! Бабы, должно быть, что-нибудь тебѣ наплели? А ты глупыхъ-то разговоровъ поменьше слушай.

— Врешь! Не глупые это разговоры, а истинные! Да и нечего мнѣ чужихъ разговоровъ слушать, коли я сама, сама своими глазами все видѣла! закричала Арина.

— Что видѣла? опять улыбнулся Андрей.

— Все, все видѣла. Вотъ на этой самой чуркѣ. Я не спала… Видѣла, видѣла…

— Да что видѣла-то? Грушку обнималъ? Съ Грушкой шутилъ? Такъ я всѣхъ дѣвокъ и бабъ такъ обнимаю. Такой ужъ у меня характеръ ласковый…

Андрей всталъ и обдернулъ рубаху.

— А ты вотъ что… Ты всю эту глупость-то брось… Что мнѣ такое Грушка? Грушка такъ себѣ землячка, да и дѣвка верченая, а ты моя суженая, высватанная… заговорилъ онъ и сталъ подходить съ улыбками къ Аринѣ.

Арина отшатнулась отъ него какъ ужаленная.

— Прочь, мерзавецъ! взвизгнула она, схватила. полѣно и замахнулась. — Подавай расчетъ, а самъ пальцемъ не смѣй меня тронуть!

— Вишь, взъѣлась, дура! А ты выслушай… остановился передъ ней Андрей.

— Ничего я не хочу отъ тебя слушать! Считай сажени, сходи къ прикащику за расчетомъ и выдѣляй меня.

— Взаправду уходишь? Ну, чортъ съ тобой! Скатертью дорога. Только смотри, вернешься назадъ, такъ ужъ я тогда скажу: «отваливай»…

— Считай дрова! Не желаю я съ тобой больше разговаривать, строго сказала Арина и отбросила отъ себя въ сторону полѣно, которое держала въ рукѣ.

— Дура, совсѣмъ дура, своего расчета не понимающая! пробормоталъ Андрей и, взявъ самодѣльную сажень, принялся мѣрить распиленныя дрова.

Арина стояла отъ него въ отдаленіи и слѣдила, за обмѣриваньемъ.

LXVII

Послѣ полудня Андрей, побывавъ у прикащика и коммисіонера и получивъ изъ конторы деньги, выдалъ Аринѣ ея долю за распиленныя и сложенныя въ полѣнницы дрова. Расчитавшись съ ней, онъ сказалъ: — Коли ужъ по своей волѣ изъ артели бѣжишь, то надо съ тебя что-нибудь и за пилу и за топоръ получить. Ты вѣдь моей пилой и моимъ топоромъ дрова-то пилила.

Арина вспыхнула.

— А коли съ меня за пилу и за топоръ, то подай мнѣ и за стирку твоихъ рубахъ и подвертокъ, заговорила она. — Что я тебѣ за батрачка, что даромъ на тебя работала?! Я и стряпушничала, я и стирала, мыло на свои деньги покупала, дырья на тебѣ штопала.

— Врешь. Стирали и стряпушничали вы вмѣстѣ съ Грушкой. Ну, да не хочешь отдавать за инструментъ честь честью, такъ чортъ съ тобой. А что до стирки, то ты на меня стирала, а я тебѣ письма въ деревню писалъ. Сунься-ка письмо-то написать къ грамотѣю — никто меньше гривенника не возьметъ, а я тебѣ два письма написалъ.

— За письма твои тебѣ моя доля отъ ведра остается. Ведро я пополамъ съ Грушкой покупала, уполовникъ на свои деньги покупала. Четыре копѣйки за него дала. Чашка для хлебова наполовину моя.

— Подавись своимъ уполовникомъ. Можешь его взять.

— И возьму. Однако моимъ-то уполовникомъ ты все-таки черпалъ изъ котелка въ чашицу.

Арина быстро начала собираться, взяла свою котомку, сапоги, уполовникъ, ложку деревянную, чашку чайную. Съ Аграфеной она почти не разговаривала, да и Аграфена какъ-то совѣстилась смотрѣть ей прямо въ глаза и сторонилась отъ нея, прячась за полѣнницами. Однако, когда Арина, забравъ свои вещи стала уходить, Аграфена крикнула ей изъ-за дровъ:

— Отдай Андрею мои ножницы и мотокъ нитокъ.

— Давно твои паршивыя ножницы въ лукошко выкинула. Тамъ и нитки лежатъ, отвѣчала Арина, — Мнѣ чужаго не надо. Не воровка я.

— Нѣтъ, вѣдь я только къ тому, что вѣдь ты въ послѣдній разъ ножницы брала, когда Андрею волосы подстригала, такъ чтобъ какъ-нибудь не забыла-бы.

— Въ лукошкѣ они. Въ лучшемъ видѣ можешь зарѣзаться ими, когда Андрей тебя также, какъ и меня, надуетъ.

Аграфена промолчала. Арина быстро уходила.

— Что-жъ ты честь честью проститься не хочешь? крикнулъ ей вслѣдъ Андрей.

— Съ подлецами я не прощаюсь!

— Однако, все-таки товарищи, хлѣбъ вмѣстѣ ѣли,

— Не товарищи, а мерзавцы — вотъ вы кто.

Къ демянскимъ женщинамъ Арина пришла въ то время, когда онѣ поднимались послѣ послѣобѣденнаго отдыха.

— Ѣла-ли ты что-нибудь сегодня послѣ переполоха-то? спросила ее Фекла.

— Съ куску не прикоснулась. Дайте хлѣбца пожевать.

— Похлебай вонъ кашицы. Мы тебѣ кашицы оставили.

Арина присѣла къ котелку и стала ѣсть холодную кашу. Теперь, когда она покончила съ Андреемъ и Аграфеной, на душѣ у ней сдѣлалось легче, но она была усталая, измученная, чувствовала слабость. Поѣвъ каши, она сказала:

— Я ужъ, дѣвушки, завтра начну работать, а сегодня прилечь надо да соснуть. Я вѣдь всю ночь не спала. Ноженьки насилу ходятъ. А за хлѣбъ вашъ съ сегодня съ меня считайте.

— Ладно, ладно. Конечно-же сосни, заговорили женщины.

И Арина водворилась опять въ средѣ демянскихъ женщинъ, но работа шла не такъ успѣшно, какъ съ Андреемъ и Аграфеной. Андрей былъ, что называется, работникъ-ломъ, работа въ рукахъ его такъ и кипѣла, онъ воодушевлялъ Арину и Аграфену, которыя тоже были молодыя и работящія, здѣсь-же Аринѣ пришлось работать вмѣстѣ съ пожилыми уже женщинами. Феклѣ было за сорокъ лѣтъ, одна демянская женщина страдала ломотою въ плечахъ, да и сама Арина послѣ передряги каждый день чувствовала, что ей не по себѣ. Она похудѣла, осунулась и очень уставала. Три рабочихъ дня показали Аринѣ, что заработка ихъ артели сравнительно съ заработкой, которую она имѣла, корда работала въ артели съ Андреемъ и Аграфемой, дала по пятіалтынному на человѣка меньше, хотя работать было удобнѣе: дни становились теплѣе, ночи свѣтлѣе и не приходилось уже коченѣть подъ утро отъ холодныхъ утренниковъ, какъ прежде. Прежде уходило много времени на то, пока поутру согрѣются отъ ночнаго холода у костра и придутъ въ себя, но теперь можно было уже сразу приступать къ работѣ, но все-таки дѣло спорилось хуже, чѣмъ раньше въ артели Андрея.

Андрей и Аграфена по прежнему работали на берегу, становище ихъ было вблизи отъ демянскихъ женщинъ, но Арина какъ-то рѣдко видѣла Андрея и Аграфену. Дабы идти Андрею и Аграфенѣ въ мелочную лавочку на деревню, нужно было проходить мимо шалашей демянскихъ женщинъ, но Андрей и Аграфена какъ-то обходили это мѣсто и дѣлали крюкъ. Въ туже сторону, гдѣ работалъ Андрей, избѣгала ходить Арина. Раза три пришлось ей встрѣтиться съ нимъ на деревнѣ, но она юркнула въ сторону и прошла мимо избъ на зады. Слышно было, впрочемъ, что Андрей и Аграфена жили не особенно ладно. Демянскія женщины разнюхали, что Андрей пилъ и два раза колотилъ Аграфену, что Аграфена ходитъ съ синякомъ подъ глазомъ.

Такъ дѣло шло до половины мая. Демянскія женщины и Арина ходили въ праздникъ въ больницу навѣщать больную Анфису и носили ей ситника въ гостинецъ. Анфиса не поправлялась. Ноги ея, какъ и раньше, продолжали быть парализованы отъ ревматизма. Она съ трудомъ сидѣла на койкѣ, высохла какъ скелетъ и даже говорила невнятно. Сидѣлка сказала женщинамъ, что докторъ объявилъ ей, что Анфисѣ трудно поправиться и что по всѣмъ вѣроятіямъ, она скоро умретъ.