Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

провёл указательным пальцем по краю стола, стол делали на заказ из куска витринного стекла дюймовой толщины, закруглённый край был матовым и чуть шершавым на ощупь.

– Мне тут рассказали одну историю, – начал я, покашливая, – скорее даже не историю, а легенду… легенду про этого капитана вашего, вернее, не про него даже, а про его член… в смысле… половой орган этого капитана, Чёрная Борода, что якобы член его был отрезан и заспиртован…

Лицо Сессил продемонстрировало целую коллекцию почти мультипликационных эмоций: равнодушие, любопытство, испуг, ужас.

– Тише! – заорала она злым шёпотом. – Тише!

Я осёкся и замолчал на полуслове. Сессил, вытянув шею, испуганно поглядела в окно. В абсолютной тишине я аккуратно кашлянул. Сессил зыркнула на меня яростным глазом.

– Абигель, – едва слышно произнесла она.

– Кто такая Абигэль? – так же тихо спросил я.

Сессил приложила палец к губам. Осторожно встала из-за стола и бесшумно скрылась в подсобке. Я проводил взглядом её босые пятки.

Беззвучно Сессил выплыла из подсобки. В руке у неё был толстый пук сухой травы, похожей на солому. Сессил чиркнула зажигалкой, трава вяло загорелась и начала дымить. Завоняло жжёными тряпками. Сессил обошла зал, рисуя рукой в воздухе какие-то узоры, белый дым тянулся за ней неторопливым шлейфом. Я поднял голову, ожидая, когда сработает пожарная сигнализация.

Всё обошлось.

Сессил вернулась из подсобки, вытирая мокрые руки полотенцем:

– Абигель – это жена капитана.

– Которая пятнадцатилетняя? – От дыма слезились глаза. – Кстати, что с пожарной сигнализацией?

– Отключила к чертям, – махнула рукой Сессил, – стоит закурить, она тут же орать начинает.

В принципе в галерее курить строго запрещено, но я решил не отвлекаться и промолчал.

– Ты слышал про Голодную Свадьбу? – Сессил скомкала полотенце и не глядя кинула в угол. – Про Хоровод Слепых Невест?

– Это какой-то ведьмацкий обряд? Где-то в Вирджинии вроде?

– Вроде.

– Причём тут эта Абигель? Она ж ребёнок…

– А тебе нужно, чтоб ведьма непременно старухой горбатой была, да? С бородавкой на носу?

– Мне лично ничего не нужно, я просто спросил…

– Спросил – слушай!

Я промолчал, подумав, что мне всё-таки здорово повезло, что я не женился на ней. Сессил подозрительно посмотрела мне в глаза.

– Я сама от тебя ушла, – сказала и после паузы добавила: – От тебя вообще ничего не зависит.

Она замолчала, а я почувствовал, как у меня немеет затылок. Словно кожа там замёрзла и её кто-то стягивает в узел. Колючая немота сползла вниз по шее и начала растекаться по плечам. Лутц ещё тогда предупреждал меня, намекал и предостерегал, но как-то мутно и расплывчато.

– Абигель родилась на юге Вирджинии в семье табачного плантатора. Сигареты «Винстон» знаешь? Сэр Винстон-Чадвик, эсквайр, – это как раз её папаша и есть. Если кто-то из рабов бежал, беглеца искали с собаками, а поймав, рубили на куски и скармливали свиньям. Остальные рабы должны были присутствовать при казни. В пять лет Абигель с двумя подружками играла в поле, началась гроза, и в детей угодила молния. Мёртвую Абигель принесли домой. Отец-плантатор чуть с ума не сошёл, он потребовал от местного пастора оживить дочь, а когда тот отказался, сэр Винстон запер священника в церкви и приказал поджечь храм. Поп сгорел заживо…

Сессил сидела, склонив голову, она смотрела сквозь стеклянный стол на свои руки, крепко сжатые замком.

– К хозяину привели старую рабыню. Она сказала, что сможет оживить мёртвую. Но при условии, что хозяин оставит её жить в доме, при девочке. Отец согласился. Тогда в саду выкопали могилу, опустили туда девчонку и засыпали землёй. Старуха приказала принести ей лошадиную шкуру, на конюшне забили жеребца и содрали с него кожу. Этой шкурой она накрыла могильный холм и произнесла заклинания. Огу-Шангу услышал её: в солнечном небе полыхнула молния и ударила прямо в могилу. Лошадиная шкура превратилась в пепел, могильный холм зашевелился, и из-под земли выползла Абигель…

В кармане штанов я до боли впился ногтями себе в ляжку, чтоб не рассмеяться. Какая-то часть истории прошла мимо моих ушей.

– Когда капитан понял, что женился на ведьме, было уже поздно. Но он всё равно попытался бежать. Он ушёл в море и погиб там. Его обезглавленное тело подвесили в железной клетке на рыночной площади Бата. Но до этого Абигель удалось завладеть его Джангу-Лу…

– Ты имеешь в виду пенис?

– Пенис – это у тебя! – отрезала Сессил. – У капитана – Джангу-Лу!

Спорить я не стал, поскольку видел убедительное доказательство своими глазами.

– Прежде чем забальзамировать Джангу-Лу, Абигель приказала сделать восковой слепок, который до сих пор используется в магических ритуалах Слепых Невест.

Я откашлялся в кулак, будто у меня першило в горле. Это ж готовый сценарий для эротическо-мистического сериала. Классическая американская готика: знойный юг, пыльные табачные поля Вирджинии или Теннеси, шпили деревенских церквей сахарной белизны, чёрные цепные псы, сизая луна над крестами кладбища, юные ведьмы в плавном голом хороводе. Священная реликвия – восковой член с руку боксёра. И название – «Месть девственниц». Или просто – «Хоровод Слепых Невест». Так тоже ничего.

– И этот заспиртованный… – мне удалось проглотить смешок, – этот Джанг… Он тоже вроде как волшебный, правильно?

Сессил посмотрела на меня, как училка на двоечника. Промолчала, лишь покачала головой.

– Я серьёзно, – униженно улыбнулся я.

– Ты можешь представить, сколько магической энергии в нём накопилось за триста лет? Ведь каждый ритуал, каждое жертвоприношение вливало в Джангу-Лу свежую силу…

Член в банке, насколько я помню, не выглядел особенно бодро. Но я решил оставить эту ремарку при себе.

– …ведь сколько Слепых Невест открывали для него свою льюму и отдавали энергию…

Вот тут я не выдержал:

– Так ведь они же восковой муляж себе вставляли… открывали, в смысле, льюму? Каким макаром энергия передавалась в банку с отрезанным членом? Знаешь, дорогая моя, элементарную физику даже у вас на экваторе никто не отменял.

Я засмеялся и тут же пожалел и о смехе, и о физике: Сессил обиделась всерьёз.

– Вот всё-таки верно про вас говорят, – мрачно произнесла она. – Все поляки – дураки.

Часть седьмая

Алмаз и пепел

Ванда. Уже не имя, уже почти мантра. Я произношу эти звуки как заклинание, но заклинание пока не работает. Ванда. Видите – никакого результата!

Ни разу за все годы, даже в глухие часы самоубийственного отчаяния, даже в минуты чёрного ночного одиночества и серого предрассветного уныния, – ни разу я не набрал тот московский номер. Я не просто помнил его наизусть, её телефон был вытатуирован на изнанке моего сердца. Иногда – в лучшие минуты жизни –