Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

дорогу от библиотеки в бывшем здании «Культтоваров» помещалось бюро микрокредитования «Перехват», метров через сто на перекрестке Кузнецова с Советской обнаружились два новых дома, заведены под крышу и брошены, окна забиты досками, забор отсутствует, по участкам борщевик — высохшие прошлогодние зонты и яркий зеленый подлесок; я повернул на Кузнецова, здесь заборы имелись. Здесь и раньше они были, только прозрачные штакетные палисадники, а теперь сплошные двухметровые из спревших серых досок, перед заборами гнили и прорастали дикой рябиной брошеные рейки. Я шагал по земле, стараясь размышлять по возможности о постороннем, в частности о неблагодарности поэста Уланова, рано или поздно я ожидал от этой дешевки измены, но она случилась рано. Дальше переулок Степанова, за ним городская администрация. Почувствовав дыхание самой жалкой популярности, поэст Уланов решил плюнуть в руки своим благодетелям; возможно, Луценко прав, и к этому лирику стоит отправить Вайатта Эрпа вместе с его убедительностью, разгородить слегка. Городская администрация.

Мэрия. Портик, белые колонны, балкон с пузатыми фольклорными балясинами, герб, флаг. Бывшее здание горсовета, построенное в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году к третьей годовщине присвоения Чагинску статуса города. Строилось, без сомнения, на вырост, поскольку масштабом значительно превосходило Чагинск в пятьдесят шестом, превосходило в две тысячи первом и продолжало превосходить сейчас. Думаю, такого здания легко хватило бы на пять Чагинсков, муниципия не по размеру.

Каким-то фантастическим образом трубы продолжали лежать возле забора мэрии, зелень вокруг была с толком подстрижена, а сами трубы выкрашены черным. Я довольно долго глядел на трубы и размышлял об их здесь наличии, что это: интересный дизайнерский ход, бесхозяйственность, запасливость, административный арт? Ответа не нашел, зато заметил, что за мной следят. Из переулка Степанова, из-за угла быстро выглянула и скрылась фигура в камуфляжном костюме.

Подполковник. Все-таки не удержался. Пусть ему поперек.

Я сделал на телефон несколько демонстративных снимков мэрии и отправился дальше, мимо котельной, мимо двух единственных бодреньких с виду пятиэтажек, мимо красно-белой мачты мобильной связи, повернул на Любимова, прижался к забору, досчитал до двадцати.

После чего осторожно выставил из-за угла телефон и сфотографировал.

Камуфляж приближался. Шагал вдоль обочины, держась правее, чтобы в случае чего укрыться в зарослях сирени. Я приблизил изображение.

Мужик.

Камуфляжный охотничий костюм, «Ястреб» или «Пустельга», скорее, «Пустельга». Дорогой, «пиксели», комбинезон, длинная куртка, примерно в таком Гандрочер Кох, вооруженный карабином «СКС», сражался с игровым автоматом «Морской бой» и одержал в этой Цусиме безоговорочный триумф. Лица под капюшоном не видно, рост выше среднего, сутулый преследователь. Сначала я решил выступить ему навстречу, но передумал в пользу неожиданного маневра и сам укрылся в сирени.

Сочинитель Уланов, без сомнения, заслуживал самой решительной педагогики, иначе в нашем бизнесе никак. Если неосмотрительно позволить поэсту просить прибавки к содержанию, то скоро дятел сядет на шею. Я вдруг подумал, что пообщаться с Эрпом — хорошая идея, от этого общения Уланов только выиграет, многих русских поэтов не понимали и периодически секли на конюшнях как метафизических, так и буквальных.

Человек в камуфляже показался из-за угла и приблизился. Если честно, я не представлял, что делать, возможно, стоило пропустить его мимо, а потом напасть со спины, кулаком по затылку или толкнуть и поставить подножку. Но я просто шагнул из сирени. Фигура шарахнулась в сторону и попробовала сбежать.

Бегать в «Пустельге» нелегко, у нее засадное назначение. Бегать по грязи в камуфляжном костюме по песчаным улицам Чагинска непросто вдвойне. Бег по утренним улицам укрепляет половые органы. Я быстро догнал его, но держался чуть поодаль, дожидаясь, пока камуфляж выдохнется и утратит способность к активному сопротивлению.

Это случилось напротив службы занятости населения, камуфляж захрипел, перешел на шаг, остановился и снял капюшон.

Роман.

Время ускорилось.

Стоял, быстро и тяжело дыша, упершись ладонями в колени, по лбу пот.

— Вот отсюда я ни хрена не понимаю, — сказал я. — Ни хре-на.

— А что тут непонятного? Я же тебе говорил про книгу! Собираюсь писать, вот и приехал…

Роман потерял дыхание, перхал как заслуженный курильщик.

— Я тебе рассказывал про книгу…

— Да хрен с ней, с книгой! Зачем убегал-то?!

Роман выпрямился.

— Зачем убегал? — повторил я.

Роман чувствовал себя неуютно, причем, как мне показалось, эта неуютность происходила не от ситуации, а от «Пустельги». Глупо ехать в Чагинск в «Пустельге», это все равно что надеть фрак на День строителя, купил бы лучше нормальную человеческую «Горку».

— Не хотел с тобой встречаться, — ответил Роман.

— Почему?

Быстро соврать — большое искусство.

— Не знаю! — злобно прошептал Роман. — Тут… непонятно, короче… странно… Я хотел сначала понаблюдать…

Роман оглянулся. Не удержался и я. Из окна ближайшего дома на нас смотрела угрюмая женщина.

— Давай пройдем куда-нибудь, — сказал Роман. — Мне не нравится разговаривать здесь, у всех на виду.

Угрюмая женщина фотографировала нас на белый телефон. Я с некоторой печалью подумал, что это Выдра Лариса. Что сейчас она нас сфотографировала, а вечером выложит в «Подсмотрено в Чагинске» и гадость припишет.

— Тут недалеко парк, — сказал я. — Меньше километра. Можно поговорить там.

— Ну пойдем.

Мы свернули на малую улицу Крутикова, здесь росла рябина. Роман шагал, пыхтя, выдохся, бедолага, в забегах, и два раза останавливался возле колонок, пил воду; в третий раз на перекрестке Парковой решил набрать в пластиковую бутылку, а я сказал ему, что здесь повсеместно радон, Романа это не смутило.

После этого молчали. Я обдумывал предстоящую беседу, впрочем, не очень интенсивно, Роман, полагаю, тоже. Пару раз нам попадались вялые встречные, постепенно Чагинск просыпался и начинал шевелиться, непосредственно возле парка нас обогнала первая машина, это был «УАЗ».

Парк был засыпан высохшей хвоей, под которой не угадывались ни дорожки, ни трава, в некоторых местах хвоя была по колено, похоже, ее не убирали несколько лет. Травы в парке не осталось — или голая земля, или хвоя, некоторые сосны погибли, но ответственно продолжали стоять.

— Сосны долго не живут, — заметил Роман. — Может, их время?

— Наоборот, — возразил я. — Сосны по сто лет стоят. Тут… Не знаю, что тут.

— Видимо, древоточцы, — сказал Роман. — Сорок процентов леса в России поражено бурыми древоточцами, вчера сказали по телику.

Бурые древоточцы — и этот туда же.

Полукруглая эстрада тонула под хвоей, на длинных лавках скопились стожки, мы расчистили место и расположились.

— Ну, давай разговаривать, — предложил Роман. — Наверное, нам много есть про что поговорить…

Я ждал. Зловещие древоточцы продолжали свое разрушительное действие, я почти слышал, как они вершат в окрестных соснах свои безобразные лазы.

— Ты спрашивал, почему я за тобой следил — так вот потому и следил!