Маленький лжец - Митч Элбом

class="p1">Актриса поджала губы, затем взяла лист и сложила его обратно в конверт. Она долго смотрела на Фанни.

– Подождите здесь, – сказала она.

Она пошла в подсобку и на какое-то время скрылась из виду. А когда вернулась, в руках у неё была стопка открыток, перетянутых резинкой.

Женщина села, сняла резинку и разложила открытки на столе перед Фанни. Их было не меньше двадцати. В каждой открытке сообщалось о премьере какого-либо фильма.

– Я получаю их уже много лет, – сказала актриса. – Без текста. Без подписи. Только открытки. Мальчик, которого вы ищете… У него были светлые волосы? И красивая улыбка?

Фанни быстро кивнула.

– Да. Красивая улыбка, верно!

– Если это тот, о ком я думаю, то это был самый умный юноша, которого я когда-либо встречала. Он говорил на многих языках. Мог очаровать любого. Он спрятал от нацистов мои драгоценности и меха. Если бы не он, мне нечего было бы предложить «Скрещённым стрелам». Но его звали не… Какое имя вы называли?

– Нико.

– Да, так вот. Его звали Эрих Альман. По крайней мере, когда мы познакомились, он представился именно так. Однажды я сказала ему, что ему стоит стать актёром.

Женщина показала на открытки.

– Кажется, он послушался моего совета.

Она собрала открытки в стопку, обвязала резинкой и отдала Фанни.

– Найдите человека, который снимал эти фильмы, – сказала она, – и тогда найдёте самого мальчика.

Вена, 1978 год

Наверное, вы уже заметили, что трое из четырёх наших персонажей осели в Штатах. Четвёртый тоже приедет туда и станет свидетелем того, чего, как он думал, уже никогда не увидит. Чтобы объяснить всё по порядку, мне придётся перенестись в 1978 год – спустя десять лет с тех пор, как Фанни встретилась с Каталин Каради.

Себастьян Криспис стал одним из лучших сотрудников Охотника за нацистами. Он работал на полную ставку, в то время как с годами персонал постепенно сокращался. У управления по-прежнему было несколько крупных спонсоров, но интерес к военным преступникам угасал. Получить финансирование было непросто.

Себастьян жил в полном одиночестве в трёхкомнатной квартире и с головой ушёл в работу. Приходил в офис рано. Уходил с наступлением темноты. Бывали моменты, когда поздно вечером, сидя в своём кабинете, он жевал сэндвич с сыром и горчицей и думал о том, что работа – это всё, что у него есть.

Рядом с кроватью у Себастьяна стояла фотография Фанни и Тиа. Его сердце разрывалось от мысли, что семья где-то далеко. И всё же иногда он не общался с ними неделями. Себастьян просто не знал, что сказать. Было сложно объяснить себе, почему воздаяние по заслугам нацистским тварям стало делом всей его жизни и единственным занятием, которое казалось ему стоящим. Себастьян не мог понять, почему жена и дочь не разделяют его взглядов. В глубине души его сильно угнетала собственная одержимость ужасами прошлого, но в то же время в нём кипела ярость из-за безнаказанности тех, кто всё это творил.

В конце концов, Себастьян винил себя за то, что неправильно выстроил свою жизнь. Напрасно он так поступил. Собственный разум больше не принадлежал ему. Война держит людей в заложниках даже спустя много лет после своего окончания.

* * *

Поводом для приезда Себастьяна в Штаты стала ошеломляющая новость о том, что новая партия нацистов планирует провести марш в небольшом городском поселении под названием Скоки в пригороде штата Иллинойс. В городке насчитывалось необычайно много переживших холокост евреев, которые после окончания войны решили начать новую жизнь в Америке. Только в Скоки их было около семи тысяч.

Именно поэтому городок стал мишенью нацистов. Они планировали прийти на марш в коричневых рубашках, размахивать флагами, демонстрировать свастику на нарукавных повязках и вскидывать правые руки по канону нацистского приветствия.

Когда Себастьян прочитал об этом, его передёрнуло. В США? Не может этого быть! Но зло распространяется, как семена одуванчика, преодолевая границы и пуская корни в умах обозлённых людей.

Когда в 1930-х годах Волк подначивал своих сторонников, это срабатывало не потому, что немцы склонны ненавидеть евреев, а потому, что все люди склонны ненавидеть тех, кого считают причиной своего несчастья. Фокус в том, чтобы убедить их в этом.

В этом нет ничего сложного. Просто возьмите группу, которая чувствует себя ущемлённой, и скажите, что какая-то другая группа виновна в их бедах.

Так нацисты поступали с евреями во время войны. И хотя неожиданно появившиеся неонацисты уже не любили Германию так страстно, как Волк, они продолжали вторить его заявлениям о расовой гигиене и необходимости избавления от нечистых, пока те не испортили жизнь более достойным людям. Ненависть – древняя песнь. Обвинение – ещё более древняя.

Себастьян убедил Охотника за нацистами, что событие в Иллинойсе может стать возможностью избавиться от бывших эсэсовцев. Возможно, кто-то из них придёт на марш. Или будет наблюдать издалека.

Можно сфотографировать их. Можно собрать информацию.

Охотник согласился. И вскоре Себастьян уже летел в Соединённые Штаты – по официальной версии для того, чтобы наблюдать за проявлениями ненавистнической группы, а на самом деле с целью насобирать улики против Удо Графа и Нико Крисписа.

И только поднявшись на борт самолёта, он признался себе, что надеется встретиться и с Фанни.

Удо узнал о марше

Он жил в окрестностях Вашингтона и был осведомлён о первых ростках набирающего популярность неонацизма. Это вызывало в нём чувство гордости. У Удо появилась надежда.

Прошло больше трёх десятилетий с тех пор, как он бежал по крысиным тропам из Италии в Аргентину, а затем в Америку. Его прикрытие оставалось надёжным. Благодаря закулисным поручениям, которые он выполнял для сенатора, Удо поднялся до должности «специального советника». У него был собственный кабинет и большое жалованье. Тем временем неофициально он продолжал сотрудничать с американской разведкой, которая в ходе своей яростной войны с коммунизмом повысила его в статусе. Удо прослушивал телефоны. Переводил украденные документы. Однажды его даже отправили в Европу, чтобы воспользоваться его предположительными связями в местной разведке.

Удо надеялся воспользоваться шансом и побывать на родине, но ему сказали, что это слишком опасно. Вдруг его кто-нибудь вспомнит. Для Удо было настоящим мучением находиться так близко, но не иметь возможности побывать в своей любимой Deutschland, пусть она и была теперь расколота на две части, Восточную и Западную, а Берлин, город его детства, был разделён массивной стеной. Тем не менее ему было приятно узнать о растущем сопротивлении некоторых немцев, которым надоело извиняться за войну. Некоторые даже выступали против