Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин

данность (отсюда, кстати, не столь уж давно явился в жизни Яны некий честный предатель – тоже предатель по уму – Стас, герой первого Вечного Возвращения).

Они (то есть – все мы) всё время заживо мумифицируют своё время, а потом – по памяти – его воскрешают.

Смерть (здесь по внешности своей – слабая девчушка, а на деле – прозрачноглазая дева-воительница из скандинавских саг) – усмехнулась её будущим потугам (добавив к бесконечности насмешек ещё одну).

Пусть даже Лилит – прибегнет (не) к искусствам людей, а к искусствам человеческих богов и демонов – пусть прибегнет; но (причём – задолго до ноты до человеческой гаммы) – она уже прибегла; поэтому – Пентавер увидел: Яна (как именно – демон) нагнулась к Илье.

И в одном «этом» Пентавере (до за-говора) – уже была (не)правда. А в другом «этом» Пентавере (после за-говора) сами по себе наметились изменения: серийный убийца Цыбин совмещался с серией кармических неудач псевдо-Адама (ибо – все мы странствуем в самых разных «самих себя); причём – он уже понимал, почему очередная попытка возразить (почти) неизбежному – обречена.

Ведь и его убийства – на-вечно обречены «быть бессмысленными». Причём – только лишь потому, что он пробовал покуситься не на «своё» (решать не только «за себя»); фактически – он торговал «себе» novi mundi и nova vita, расплачиваясь не «собой» (а даже если и «собой» – любой торг здесь не уместен.

Ведь ему (аки нано-творцу; но – не нано-торговцу) самому следовало всегда быть вовне и со стороны над-зирать за процессом.

Вот и Яна (неуязвимая) – попробует купить чужой жизнью (причём – прошлой и пошлой) новую жизнь для нового Ильи: она попросит своего прошлого любовника отдать свою будущую жизнь за своего настоящего (единственного) любимого, а ведь сие и подло, и – что ещё глупей – бессмысленно.

Пентавер (уже составной) – остался один на один с собой: Яна склонилась над мёртвым Ильей, легко взяла его на руки и, развернувшись как смерч, побежала прочь с места (но – не из времени) кровавого побоища; куда она могла сбежать с места побоища, коим являлось всё её мироздание? Никуда.

Но! Она (как всегда) – по-пыталась (питая или пытая чужие смертельные вдохновения).

Она (словно бы опережая Воскресение) – вылетела на Вознесенский проспект; но (тотчас к Воскресению возвращаясь) – почти сразу же повернула в подворотню; потом – в изувеченный долгим косметическим ремонтом подъезд.

Она (теперь) – летела вверх, практически не касаясь лестницы; которая – даже не рассыпалась от её легких касаний; разве что – стены вокруг шли волнами, причём – волны едва поспевали за ней! Дискретность (персонификаций, вплоть до ничтожных частиц времени) – множилась.

Она (изначально) – не поспевала за собственным сердцем; но – оказалась на самом верху гораздо его быстрее и там у самой крыши обнаружила новехонькую металлическую дверь, выглядевшую посреди общей ветхости здания чрезвычайно внушительно.

Она – взглянула. Дверь перед ней отворилась. Она – вошла, и сразу зажёгся свет, хотя никакой нужды в нем не было. Открылся безликий офис: коридор, комнаты, мебель, компьютеры, факсы и прочая требуха – и лишь на стенах видятся никем доселе невиданные домонгольские (словно всего лишь единожды когда-то уничтоженные) фрески, порою причудливо и непредсказуемо сменяемые то современной западной живописью, лишь через годы её выставят в Эрмитаже, то коллиграфией обрамленных листов рисовой бумаги с иероглифами. Мазки написания коих очень сходны с ее движениям!

Она – летела мимо и еще раз мимо.

Она – вошла в крошечную комнату без окон; эрмитажные работники (по её убранству) опознали бы в ней каморку, в которой умирал Петр Великий! Именно на его одр она без особой нежности водрузила Илью (и вместе с ним его смерть) и отвернулась от него, чтобы взяться за телефон.

Далее (здесь) – о Русском Мире и империи; здесь – мы немного опередим события и расскажем о внешности происходящего!

Яна произнесла:

– Стас? Немедленно приезжай, ты мне нужен, – и сразу же, словно не было рядом с ней мертвого человека и не было человеческой крови на ее одеянии, совершенно по-женски усмешливо подняла брови:

– Что? Хорошо-хорошо, только успокойся… – и вот (здесь) она произнесла нечто совершенно в этот момент неожиданное:

– На взаимном предательстве держится мир. Прощай, – а ведь ее собеседник так и не успел ничего ей сказать либо ответь; но – (здесь) она опередила самое время (которого для неё и не существовало); но она – и не медлила более!

Положила трубку и вернулась к Илье; но – не стала над ним склоняться.

Лицо её стало просто лицом. Лицом красивой женщины. Сейчас ничего в нем не было. Ни жестоких сказок прошлого. Ни медленного яда настоящего. Ни равнодушной непостижимости будущего.

Но! История эта (как вы уже должны были понять) началась очень давно. За-до-лго до всяких империй (первых и последних); разве что – этот мир только-только был сотворён: и в чём-то своём главном был этот мир тем, что мы понимаем под Русским Миром: не только долг и честь, но и нечто из неопределимого определения: живая жизнь.

Жизнь, в которой смерти – не рады; но (знают) – она не окончательна. Поэтому (такие мы ретро-грады: «ищем потерянный рай») – умирать и воскресать наша традиция.

Здесь уже упоминалось о Царстве Божьем СССР (мельком – ведь это другая история); упоминалось и о феномене Куликова поля: когда на битву пришли подданные разных княжеств, а вернулись с него – войском народа русского.

Написанная с чистого листа, Любовь была немыслимо проста - Без прошлого и будущего в ней! Она звалась всего лишь настоящей: В ночное не стреноженных коней Она напоминала шаг летящий. Написанная с чистого листа, Страна была немыслимо проста - Без прошлого и будущего в ней! Стоящая на поле Куликовом, Она звалась всего