Сети Вероники - Анна Берсенева

рюкзачком затолкали в фургон, мимо Алеси протащили еще нескольких таких же мальчиков, и девочек, и женщин, и мужчин… Бежать отсюда, бежать!

Она повернулась и побежала по бульвару в противоположную от площади сторону. Возле театра Пушкина сворачивал вправо проулок, ведущий мимо церкви к Большой Бронной. По нему проще всего было попасть в Большой Козихинский, к дому.

Алеся хотела туда свернуть, но поняла, что это ей не удастся. Полицейские шли по Тверскому бульвару уже не короткими цепочками, а сплошной длинной цепью. Цепь эта перегородила весь бульвар и надвигалась на людей, вытесняя их обратно на Тверскую улицу. Черные фигуры шагали прямо по газону, вытаптывая яркие летние цветы. Алесе показалось, если она сейчас упадет, то ноги в берцах пройдут и по ней, как по этим маргариткам и анютиным глазкам. Хотя почему показалось? Так и было бы, наверное.

Не дожидаясь этого, она развернулась и побежала к Тверской, повернула по ней направо, но там, впереди, был Кремль, его башни виднелись в конце широкой улицы, и, шарахнувшись от опасности, которая сейчас была связана с этими красивыми, так ей нравившимися башнями, она забежала в высокую арку, за которой спускался вниз неширокий переулок.

И только оказавшись в этом переулке поняла, что входить в него не следовало.

Весь он был заполнен, забит людьми, и в его тесноте творилось то же, что на бульваре: черные полицейские теснили, хватали всех подряд, валили на асфальт, били дубинками. От того, что вдоль тротуаров стояли обычные машины, а в кафе, сквозь витринные стекла наблюдая за происходящим, сидели обычные люди, и такие же люди выглядывали сверху из окон, картина эта приобретала совсем уж фантастический вид.

Алеся хотела зайти в ближайшее кафе, но не смогла пробраться к его двери сквозь плотную толпу. Оставалось только прижаться к стене дома и смотреть, что происходит с теми, кто стоит впереди, прямо перед полицейскими. Шум, гул, возгласы, крики «позор» – все это не прекращалось ни на мгновение.

– Космонавты хреновы! – глядя на полицейских, сердито хмыкнул толстый мужчина в гавайской рубашке.

Он стоял у стены рядом с Алесей. Лицо у него было красное то ли от жары, то ли от возмущения, то ли от повышенного давления.

На космонавтов эти полицейские действительно были похожи, и Алеся нервно рассмеялась от его слов. Если можно было назвать смехом вырвавшийся у нее судорожный всхлип.

Мужчина посторонился, давая открыться двери подъезда. Из подъезда вышла старушка и испуганно остановилась, не понимая, что происходит. И в ту же секунду двое полицейских оказались рядом, синхронно подняли дубинки и обрушили их на плечи мужчины в гавайской рубашке. Они не пытались его схватить, не произнесли ни слова – просто принялись избивать. Он был немолод, грузен и от первых же ударов упал, но они продолжали бить его, лежащего, Алесе показалось, уже без сознания, во всяком случае, молча и неподвижно. Пестрая рубашка задралась, и Алеся видела, как дубинки оставляют на его спине и боках длинные алые следы. Она закричала, не услышала своего крика, потому что горло точно обручами сковало и из него вырвался только хрип, схватилась обеими руками за одну из поднимающихся дубинок, но тут же отпустила руки и, упав на колени, наклонилась к лежащему мужчине. Наверное, дубинка должна была бы опуститься теперь на нее, но этого не произошло. Странно, но именно в эту минуту страх исчез совершенно и вместо него внутри у нее словно заработал какой-то механизм, четко и ровно. Она перевернула мужчину на спину, одновременно приподняла его голову, одновременно же обернулась и увидела, что один из только что избивавших его полицейских – тот, за дубинку которого она пыталась схватиться, – отступил на два шага, то есть не отступил, а, наверное, отлетел, да, скорее всего, потому что человек, который стоит прямо перед ним – от взгляда снизу он показался Алесе высоким и каким-то ледяным, но может, просто показался, и как это ледяным, что за ерунда! – крикнул:

– Убить решил, скотина?

А когда полицейский бросился было вперед, этот человек толкнул его обеими руками в грудь, и тот остановился снова, может быть, не от толчка, который вряд ли почувствовал в своем панцире, а от неожиданности, да, конечно, он не ожидал сопротивления.

Все эти соображения спрессовались в Алесином сознании, не имея протяженности во времени и не отвлекая от того, что она делала.

У мужчины начинался эпилептический приступ, его не трудно было распознать, и она даже почувствовала облегчение, потому что понимала, как при этом помочь.

– Вызовите «Скорую», – услышала Алеся. – Всё, девушка, всё, позвольте мне.

Человек, который только что стоял перед полицейскими, присел теперь на корточки рядом с нею и к ней же обращался.

– Я медсестра! – воскликнула она. – У него…

– Да, эпилепсия.

Тон, которым он это произнес, был так ей знаком, что она распознала его прежде, чем он уточнил:

– Я врач.

Придерживая голову бьющегося в конвульсиях мужчины, Алеся подсунула под нее свою сумочку. Врач держал его руки и считал пульс.

– Вызовите «Скорую»! – громко повторил он. – Вы же полиция, к вам быстрее приедут. – И добавил: – Вот гады.

– Выражения выбирай… – угрожающе процедил другой полицейский, видно, старший над теми двоими, которые стояли теперь, опустив дубинки, но с таким видом, что понятно было, они по первой команде набросятся на любого, в том числе и на бьющегося в конвульсиях, и никаких сомнений у них при этом не возникнет.

Но мешать врачу они все же не стали. Старший что-то пробурчал в свою рацию, Алеся услышала «эпилептик» и подумала, что, может, он все-таки вызвал «Скорую». Впрочем, ее вызывали уже несколько человек одновременно. Возгласы про гадов, сволочей и убийц тоже неслись со всех сторон.

– Зубы, зубы ему разожмите! – истерически кричала какая-то женщина.

Еще одна бросилась к лежащему, намереваясь, кажется, в самом деле разжимать ему зубы.

– Вы родственница? – спросил врач, придерживая ее локтем.

– Нет! – воскликнула она. – Но ему же надо ложку!.. У меня есть ложка! Язык вытянуть!.. Суньте ему ложку в рот!

– Всё в порядке. – Голос