Остановка. Неслучившиеся истории - Роман Валерьевич Сенчин

На третьем занятии выбрали из нескольких сюжетов три, распределили между Светой, Пашей и Ликой, режиссерами, и каждый набрал себе желающих – соавторов сценок и будущих исполнителей. Яна модерировала процесс, помогала, подсказывала, мягко исправляла, переходя от группы к группе. И постоянно невольно поглядывала на Веронику. С радостью, но опять же невольной, душевной, что ли, а не головной, радовалась, как та всё живее, смелее втягивается в процесс.

Почему она обращала столько внимания именно на эту девочку? Наверное, ее привлекали внешность, черты лица, крупные, броские, выразительная мимика, голос – одно Вероникино слово будто раздвигало гомон ее сверстников… В общем, у нее было, кажется, многое, чтобы стать хорошей актрисой. И если сейчас заронить в ней это, повести… В их театральном институте немало таких, из райцентров и деревушек, природных талантов, которые за пять лет учебы становятся звездочками местного масштаба – учебного театра, – а после получения дипломов их расхватывают театры области, соседей, Севера, а многие остаются здесь – их город богат на театры…

Занятия становились всё живей, ребята раскрывались, как те цветы, про которые была одна из пьесок. Как из одного, неведомого в этих краях цветка выросла на следующий год целая клумба, а потом весь городок стал розовым от этих цветов, закрывших серые стены панелек, бетонные заборы, скучные трансформаторные будки.

Яна приезжала в детдом с удовольствием, хотя поначалу, когда проект готовился, была настроена скептически. Теперь же больше других писала в их преподавательском чате, предлагала новые упражнения, во время зума делилась впечатлениями, сыпала идеями. Девчонки и Паша, замечала, усмехаются. Не саркастически или с иронией, а так, по-доброму: «Разошлась наша Янка Второй План».

У нее было прозвище такое – Второй План. На главные роли ни в институте не рвалась, ни теперь в Молодежном театре. Несколько раз обмолвилась, что ей нравятся роли второго плана, вот и прилипло.

А ей действительно больше нравилось наблюдать, учиться у режиссеров, изучать возможности актеров, само устройство театра. Не знающий его наверняка не может писать хорошие пьесы. Ведь нужно представлять, когда пишешь, как это будет потом на сцене… И вот сейчас происходило ускоренное, что ли, сотворение спектакля. Пусть неполноценного, но всё же. Написание сценок за два занятия, теперь бодрые, иногда сумбурные репетиции, рождение актеров из тех девчонок и пацанов, которые и в театре не все бывали.

Вероника точно не бывала – сама сказала об этом, – но природная одаренность в ней чувствовалась, и с каждым занятием, да что там, с каждой минутой репетиций росла и крепла. Действительно, распускалась.

И вот она не появилась в актовом зале.

– А что случилось? – спросила Лика Розен, в чьей группе была Вероника.

– Ее увезли. Забрали, – отозвались подростки почти равнодушно. А может, грустно.

– В смысле? – Лика, судя по голосу, явно была готова обрадоваться, и Яна тоже замерла, предвкушая услышать: «Удочерили».

Веронике примерно тринадцать, в таком возрасте уже редко берут в семьи…

– Ну, в смысле, – хмыкнул один из детдомовцев по имени Саша, кажется, – пришла машина, и увезли.

– Куда увезли?

– Девушки, – поднялась воспитательница в возрасте, другая, помоложе, уткнулась в телефон, будто прячась, – давайте об этом не здесь. Репетируйте, пожалуйста.

– Так Вероники больше не будет?

– Нет.

Как прошло занятие, Яна не заметила – с первых минут ждала, когда оно закончится и можно будет узнать, что с Вероникой.

– Спасибо, ребята! – звонкий голос Лики. – До среды. В среду у нас важнейший день. Прошу выучить реплики наизусть. Не все пока это сделали.

Не сговариваясь, Яна, Лика, Паша и Света пошли следом за воспитательницами в кабинет. Те удивленно на них посмотрели.

– Мы все-таки хотели бы выяснить насчет Вероники, – объяснила Лика.

– Ее отправили в Реж.

Реж – маленький городок в сотне километров на север от их областного центра.

– А почему?

Воспитательница в возрасте вздохнула и движением руки предложила присаживаться. Ребята присели на мягкие стулья вокруг длинного стола. За ним, видимо, проходили педсоветы или как это здесь называется…

– Вероника Повалихина поступила к нам четыре года назад из Режа, так как в местном детском доме не было мест. Теперь место освободилось, и Веронику вернули.

– Не понимаю, – фыркнула Яна недоуменно. – У нее здесь ведь были друзья, она четыре года, сказали, здесь прожила. Позавчера еще репетировала со всеми. И так вот – взять, как вещь, и увезти!..

– Девушки, – женщина будто не замечала среди них Пашу Ершова, а он не настаивал, не поправлял, – не надо думать, что мы Веронике не сочувствуем. Но что мы можем? Такой порядок. Регистрация у нее в Реже. Здесь она изначально была временно. И она это знала.

Воспитательница в возрасте говорила еще долго. Без агрессии, а иногда и со слезами в голосе. Яна пыталась и не могла вслушаться. В голове постукивали два слова – «не понимаю, не понимаю».

Мозг, может, и смог бы понять, а то, что называют душой…

Больше она на занятия не ходила.

Поначалу всё собиралась съездить в Реж, увидеться с Вероникой. Может быть, как-то добиться, чтобы ее вернули сюда. Рассказать, какая талантливая девочка, ей необходимо жить в городе с театрами, готовиться к поступлению в театральный институт…

Мысленно Яна приводила множество аргументов, и все они скукоживались, как засыхающие цветочки, никли и превращались в пыль. Не поможет. Правила и законы наверняка сильнее ее аргументов, доводов. А навещать Веронику время от времени – только мучить ее. Хуже нет воскресного папы, это Яна знала по опыту. А она может стать воскресной подругой. Не больше. Да и вряд ли каждую неделю у нее получится ездить в этот Реж. Да, не получится.

И постепенно пыл ее угасал, дела и проблемы застилали, как туман или дым, этот случай. Не так часто теперь стучало внутри «не понимаю, не понимаю», а если начинало стучать, Яна пыталась думать о другом. Стыдилась этого, злилась на себя, даже иногда плакала. А потом встряхивалась и громко, отчетливо говорила себе:

– Что ж, это жизнь.

И продолжала жить дальше.

Знак

Удивительно пустеют бутылки в большой компании. Вот появляется высокая, основательная литруха «Беленькой»; еще и тост путем произнести не успели, а она уже под столом. И стопки опять надо чем-нибудь наполнять.

Последний день фестиваля. Вернее, вечер. Окончены семинары с их критикой, сдержанным одобрением и обязательным ободрением, позади поездки по области, поэтические и прозаические слэмы. Попрощались, сделали общее фото на фоне берез. Завтра в девять утра подъедут автобусы, участники затолкают сумки в багажные отсеки, плюхнутся на сиденья. Полчаса до города во глубине одного Южно-Сибирского региона, а оттуда поезда, самолеты и