Ничего не скажу - Владимир Станиславович Елистратов

Конечно, была задержка на семь часов в Домодедово. Конечно, в Париже потерялся Манин чемодан, который отыскался только через двое суток. Конечно, Аська потеряла двести евро. Или их у нее украли. И была пятичасовая пробка из аэропорта в отель. И долгие-долгие, хуже пробки, недоразумения в отеле, потому что Маня Запарова оказалась в факсе от турфирмы мадмуазель Zapor. Что очень повеселило Асю и очень огорчило Маню. Ладно. Наконец, всю неделю в Париже шел дождь, нудный, мелкий и холодный. На что Ася сказала: «Ой, как романтично!»

В маленькой, но очень дорогой гостинице было промозгло. Пахло нескафе и почему-то нашей шаурмой. Из постояльцев была японская семья и два шведа, которые целыми днями пили абсент и целовались в баре. Потом приехала еще одна пожилая нордическая леди с фокстерьером. Целыми днями они с фоксом занимались тем же, чем и шведы.

На входе сидел портье, он же по совместительству носильщик, бармен и сантехник. Молодой красавец мулат с огромными аспидными глазами. Целыми днями он сидел неподвижно, как вождь племени, и таинственно вглядывался в парижскую морось своими двумя мистическими преисподнями.

Его звали долго и красиво: Жан Луи Алоиз. Родом он был с далекого острова Мадагаскар, из города Антананариву.

Ася потеряла покой (но не аппетит). Она несколько раз пыталась заговорить с мистическим мадагаскарцем на ломаном французском. Но волоокий вождь отвечал бедной Асе загадочной улыбкой и взглядом, полным глубочайшего и нежнейшего идиотизма. В этом взгляде, по словам Аси, была жаркая истома джунглей, прохлада океанического бриза и непрошибаемость тысячелетнего баобаба.

Ася и Маня гуляли по дождливому Парижу под большим белоснежным зонтом, как бы беспорядочно забрызганным маленькими алыми сердцами, и с надписями на двадцати языках мира, как бы нанесенными нетвердой и трогательной детской рукой: «Париж – моя любовь!» Тьфу!.. То есть – О!

Маня все время нудно волновалась, что промочит ноги и простудится. В конце концов – промочила и схватила насморк. А Ася возбужденно шарила по лужам и со слезами счастья на глазах напевала песню Арно Бабаджаняна «Ты сквозь года, ты сквозь года летишь за мной, как будто ангел загорелый за спиной». И на стеклах кафе выводила пальчиком слово «Алоиз».

В день Асиного рождения подруги купили настоящего французского шампанского, произведенного в Калифорнии, и марокканской клубники. Для тех, кто не знает: шампанское с клубникой – это для женщин так же романтично, как для нас пиво с воблой.

Клубнику, похожую на веснушчатые помидоры сорта «дамский пальчик», тщательно помыли. Клубника была на вид аппетитная, но почему-то упругая, как ластик, и пахла грибами. Долго искали в номере какую-нибудь емкость, типа большой тарелки, но не нашли. Решили спуститься к Жану Луи Алоизу и попросить у него тарелку.

– Я пойду! – сказала Ася, и сердце ее забилось.

Ася метнулась к двери, но подумала и остановилась.

– Слушай, Манюха, а ты не помнишь, как по-французски «тарелка»?

– Тарелка по-французски будет… – Маня печально задумалась. – Помню, что на тебя похоже…

– В смысле?

– Ну, на «Асю».

– Аси?

– Нет.

– Асю какая-нибудь?

– Не-е-ет.

– Асель?

– Да нет же… А! Вот, вспомнила: «асиет»!

– Как-как?

– «Асиет». Запомнить-то легко: типа «Аси нет».

Был уже очень поздний вечер. Почти ночь. Японцы, шведы и фокстерьеры уже спали, утомленные абсентом и петтингом. Ася выпила для храбрости шампанского, насыпала в кулек африканских клубничных мухоморов и пошла по темной лестнице вниз, шепотом повторяя про себя «Аси нет», «Аси нет»…

Жан Луи Алоиз не спал. Он задумчиво ковырялся в ухе и мудро смотрел в ночное окно.

– Бонсуар, Жан Луи Алоиз, – смутилась Ася и протянула ему кулек.

– Бонсуар, мадмуазель Ася. Са ва? Что это? О! Спасибо, мадмуазель Ася! Это так любезно с вашей стороны!

И его эбанитовые очи подернулись жаркой влагой.

– Жё вё… Я хочу… ась… ась… – начала Ася, – ась…ась…

У нее напрочь вылетела из головы французская тарелка. Наверное, под воздействием калифорнийских паров.

– Пардон, мадмуазель, я вас не понимаю, – не сводил с нее своих прекрасных глаз таинственный ночной портье.

– Я хочу… жё вё… ась… ась… – Ася сделала преданное пионерское лицо и стала выписывать перед собой округлые движения руками, создавая, как ей казалось, яркий, наглядный и многогранный пантомимический образ тарелки. – Ась… жё вё ась… ась…

Вдруг она увидела, что коричневое лицо портье становится каким-то пепельно-алым. Негр покраснел.

Я не так уж мало интересного видел в жизни. Но клянусь: я никогда не видел покрасневшего негра. Уверен, что вы тоже.

Портье перестал улыбаться и с бараньим ужасом глядел на Асины руки, нежно, но настойчиво гладящие воздух.

– Простите, мадмуазель… но я на работе… Я…

– Ась… ась… – не унималась, как Станиславский, Ася.

– Я… я… я… мадмуазель, я не могу «ась» на работе. Может быть, потом, после работы… Если я буду делать «ась» на работе, меня могут уволить, мадмуазель… Здесь я никак не могу делать «ась»-«ась»… Простите меня, мадмуазель… Не обижайтесь на меня, мадмуазель, но…

Тут в голове у Аси что-то щелкнуло, как будто включили яркое электричество, и она радостно воскликнула:

– Жё вё асиет!

С мулатом произошло нехорошее. Он весь передернулся, как будто только что, извините, пописал (я знаю, что говорю!), густо посинел лицом, как-то обиженно съел клубничину и сказал не своим голосом, глядя в сторону:

– Извините, мадмуазель. – И вышел в бар.

Через несколько секунд он скорбно вернулся с большой тарелкой.

– Пожалуйста, мадмуазель.

– Мерси, месье.

На Жана Луи Алоиза было больно смотреть.

До Аси дошло только в номере.

С одной стороны, ей было жалко Жана Луи Алоиза, но с другой – как всегда – очень смешно.

Любовь к мадагаскарцу, а заодно и к Парижу прошла сразу и навсегда.

И скажите мне теперь, пожалуйста, кто же тут неудачник и что же это все-таки такое?

Ась?

Давай выяснять отношения

Хотите – верьте, хотите – нет, а история эта совершенно реальна.

Мой друг Гриша – Гришаня – хороший, умный, честный парень, похожий на близорукого доброго хомяка с чёлкой, женился чуть больше года назад. По самой что ни на есть любви. Его жена, Кристина, симпатичная, живая брюнетка, очень любит Гришу. А он – её.

Но беда в том, что еще Кристина очень-очень любит выяснять отношения. Йогуртом её клубничным не корми – дай повыяснять.

Это дело, я так думаю, любят все женщины. Но Кристина без выяснений не может обойтись и дня. Прямо, как рысь, кидается на Гришаню – и выясняет, выясняет…

Буквально каждый вечер, как только Гриша приходит с работы, Кристина поудобнее