Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки

Несколько их десятков были либо арестованы, либо покончили жизнь самоубийством повесившись, или вспоров себе живот; Осио и его приёмный сын Какуноскэ скрылись в неизвестном направлении, и сердца людей в страхе сжимались.

Спустя месяц, то есть в последней декаде марта стало известно, что Осио прячется в доме одного осакского торговца, 27-го марта на заре несколько десятков охранников окружили дом; тогда он пронзил мечом грудь своего приёмного сына Какуноскэ, а затем, нанеся удар себе ножом в горло, поджёг здание и погиб в огне. Было ему тогда 45 лет.

Поскольку Огай практически ничего не говорит о стимулах, приведших Осио к такому концу, позволим себе вернуться в историческом плане немного назад. Имя Осио Хэйхатиро было Госиро, прозвище — Коки, псевдоним — Тюсай; свою рабочую комнату он называл «Пещерой Омовения Сердца», а себя — хозяином «Пещеры Омовения Сердца», — отсюда появилось название его известного произведения «Записки из Пещеры Омывания Сердца». Он родился в 5-м году эры правления Кансэй[152] и был вторым сыном Манабэ Итиро, вассала Инада Куро Хёэ, патриарха клана Токусима; его мать умерла рано, и он стал приёмным сыном дома Сиода в Осака, родственного ему по материнской линии, но затем оставил его и перешёл в качестве приёмного сына господина Осио, полицейского чиновника из городка Дэмба, и унаследовал профессию своего второго приёмного отца. Легко себе представить, как эти периоды детства и юношества, когда он дважды менял семьи, формировали в нём чрезвычайно суровый характер.

Выполняя полицейскую работу, он остро ощутил необходимость образования, поехал в Эдо и поступил в частную школу Хаяси Нобунари, где изучал конфуцианство и, параллельно, воинские искусства, постигнув приёмы борьбы, а также владения мечом, копьём и луком. Особенно он преуспел в искусстве копейщика, став по нему лучшим в районе Кансай. Однако, в обращении с ружьём он был слаб, и, как передавали, ни одна из выпущенных им во время мятежа пуль не достигла цели.

Относительно того, в каком возрасте Осио приехал в Эдо на учение, не существует единого мнения, — то ли в 15, то ли в 20 лет. Выделяться из общей массы он стал в 28 лет, когда Такай Ямасиро Мамору перешёл из полицейского округа Исэ Ямада в восточный округ Осака. Заслужив благорасположение Ямасиро Мамору, обладая к тому же неподкупным характером, сформировавшимся прежде, он направил все свои силы на искоренение чрезвычайно распространившегося в то время взяточничества в судах. Однажды Ямасиро Мамору распорядился, чтобы Осио занялся тяжбой, разбиравшейся уже несколько лет. Когда об этом назначении сообщили истцу, тот выбрал вечер и тайком навестил Осио, принеся с собой как подарок коробку со сладостями. Сказав всего лишь: «Надеюсь на Ваше благорасположение», он тут же ушёл. На следующий день в ходе разбирательства и допросов Осио выяснил, что иск жалобщика был незаконен, и закончил заседание в пользу ответчика. На этом дело можно было бы считать оконченным, однако Осио поставил перед коллегами коробку со сладостями, оставленную ему предыдущим вечером, и со смехом сказал: «Господа! Вы слишком любите сладкое и поэтому не смогли легко решить это дело». Затем он снял крышку с коробки, и глаза присутствовавших ослепил блеск доверху заполнявших её золотых монет.

Все находившиеся в комнате покраснели и не нашли, что ответить. Возможно, причина ненависти к нему заключалась именно в этой неподкупности.

В качестве полицейского чиновника он многое сделал для ареста христиан в киотосском районе Хассака, а также, когда его сотоварищ-полицейский из западного района Осака Югэ Синъуэмон допустил несправедливость, то наказал его по приказу вышестоящего начальника, за что получил поощрение. Обнаруженные при обыске дома Югэ деньги, нажитые нечестным путём — 3 000 рё он раздал нуждавшимся; это был первый случай бесплатной раздачи чего-либо бедным.

Осио Хэйхатиро, со своей силой воли и решимостью к действиям никак не походил на учёного, создающего отдельную школу. Это был учёный совсем иного типа, нежели профессора Токийского университета. Впрочем, в том, что учёные школы Ван Янмина, каждый спеша реализовать свою волю, ни один не достигли поставленной цели, и Нонака Кэндзан,[153] и Кумадзава Бандзан, и Осио Хэйхатиро были похожи. Жизнь их складывалась таким образом именно потому, что учение Ван Янмина сильнейшим образом воздействовало мировоззренчески на уверовавших в него. Когда Ямасиро Мамору ушёл с должности по достижении 70-ти лет, Осио также оставил службу, передав свои обязанности приёмному сыну Какуноскэ, и стал проводить свои дни, читая лекции, составляя письменные труды, воспитывая учеников, либо просто путешествуя по разным местам.

Рост Осио составлял 5 сяку[154] и 5–6 сун,[155] он, как передают, был худощав и весьма хорош собой. В случаях, когда его, например, приглашали прочесть лекцию посланники из Амагасаки, или Оцуки, он садился на коня и неспеша ехал по дороге, привлекая взгляды путников.

В «Записках из Пещеры Омовения Сердца» есть фрагмент его дневника за июнь 3 года эры правления Тэмпо (1830–1844) о посещении «Частной Школы Тодзю», основанной Накаэ Тодзю, который к тому времени уже скончался. В нём есть интересный параграф, где описывается разновидность мистического опыта учения Ван Янмина, о котором я уже писал: интуиции достигают посредством интеллекта. Приведём его:

На обратном пути, после осмотра развалин жилища учителя Накаэ Тодзю в деревне Когава, я выбрал кратчайший водный путь через южную оконечность озера Бива: от дороги Тикаэ до Сакамото так получалось всего 8 ри. На небе светило солнце, волнение было умеренным, вообще — прогулка на корабле представлялась весьма приятной, как вдруг неподалёку от Комацу задул сильный северный ветер, подали голос окружавшие озеро горы, а волны взревели, как сотни и тысячи обезумевших лошадей. Впечатление было таким, как если бы поверхность моря разорвалась, а небо раскрылось. Яростный ветер дул то с севера, то с юга, попеременно вздымая парус спереди и сзади, так что судно то шло вперёд, то отступало назад, то опять двигалось вперёд, заваливаясь налево-направо, а вода потоками хлестала по палубе. Я вверил свою судьбу небесам, но в глубине сердца не мог не думать о смерти. Вдруг мне пришла на память последняя строка стихотворения, которое я сочинил в частной школе Тодзю: «Отсутствием человеческого достигается такое знание». Задумавшись над своим поведением, я понял, что в своих стихах порицал других людей за то, что те не достигли интуитивного знания, себя же за это — не порицал; не спрашивая с себя — чему можно учить тех, кто младше? Подумав так, я спокойно уселся посреди накатывавшихся волн, ощущая себя совершенно как