Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур

благоухающей. Родик реально выбрал лучшую женщину на Земле. Илюша часто думал, что если бы он когда-то и женился, то только на Ленке. Отказаться, не принять ее любовь было невозможно.

– Я н-не з-знаю, ч-что с тобой д-делать…

– Все то, что ты делал со своими эскимосками, негритянками, проститутками и наркоманками. Ровно то же самое. – Она резко встала и повернула «Царевну-Лебедь» лицом к стене.

– Т-ты д-другая, – начал было Илюша, но Ленка сбросила с себя шелк и кинулась на него волчицей, которую много лет держали в клетке.

Ленка целовала все его шрамы, ласкала языком зубы, которые к тому времени были выбиты и вставлены по несколько раз, подлезала нежнейшей попой под шершавые ладони с обкусанными ногтями. То, что раньше сама с дрожью мазала зеленкой, обрабатывала спиртом и заклеивала пластырем, сейчас было объектом ее звериного вожделения. Старый синий ожог в виде утюга на груди вызывал такое возбуждение, что она кричала, вцепившись в него когтями и извиваясь змеей, выползающей из собственной шкуры. Голодная, она не могла насытиться даже после того, как Илюша издал финальный рык, рухнул на спину и прикинулся мертвым.

– Любимый, любимый… – повторяла Ленка, целуя белые полумесяцы волос на его шее.

– Т-ты с Р-родиком в пос-стели б-была так-кой же? – еле воскрес Илюша.

– Нет, – виновато ответила Ленка, – с Родионом мы не спали последние пять лет.

– К-ак ты могла? Р-родька так любил т-тебя! Его же-элали все ж-женщины м-мира…

– А меня желали все мужчины мира, – обиделась Ленка, – но сердцу-то не прикажешь…

– Н-ненавижу эт-тот мир! – Илюша встал и, спотыкаясь, направился в ванную. Навис над раковиной, подтянул ладонью свой натруженный инструмент и пустил мощную струю мочи, целясь в дорогой бронзовый слив. Желтые капли рикошетом оросили белоснежный кафель с золотистым позументом. Сзади подошла Ленка и, млея, словно ее стену обрызгали святой водой, прижалась к Илюшиной спине. Он уставился в зеркало, отороченное ангелами и лавровыми листьями. Уставший, белобрысый, рваный немолодой хиппи и ухоженная изысканная леди со сливочными кудрями и чернильными глазами. Она кокетливо нагнулась вбок, и стекло отразило ее крупную дынеподобную грудь. Илюша положил ладонь на вздернутый удивленный сосок, Ленка захлебнулась.

– Какие у тебя нежные пальцы…

– В эт-том з-зеркале должен б-быть мой б-брат, – сказал он нервно.

– Илюша…

– Мой б-браааат! – заорал он, задыхаясь.

Ленка не успела отпрыгнуть, как Илья с размаху вмазал в отражение кулаком. Осколки стекла с кровавыми брызгами фонтаном накрыли ванную комнату. Ленка присела, истошно закричала, маленький блестящий треугольник вонзился ей в плечо. Илюша стоял весь в крови, из щеки торчали фрагменты зеркала.

– Не смей б-больше подход-дить ко м-мне, – выл он в агонии, – иди к н-нему!

Голая Ленка огромным бежевым полотенцем вытирала кровь и щипчиками для бровей вытаскивала осколки из Илюшиной кожи. Налила водки, опрокинула ему в рот стакан, держа затылок, словно из соски поила котенка молоком. Илья ослаб, добрался до кровати и провалился в мучительный сон. Утром Ленка наливала рассол и целовала каждую царапину на драной роже. Потом шлифовала ему ногти собственной пилочкой, приговаривая, что он ее сильно поранил в интимных местах.

Это было наваждением. Он не мог от нее отказаться. Ленка приходила два-три раза в неделю и рвала его на куски как дикая самка. Секс был замешен на чувстве вины, горя и отчаяния. Илюша напрочь забыл о восхитительном безразличии и легкости, которые он всегда испытывал с малознакомыми женщинами, не умевшими порой даже говорить по-русски. Любовные ночи с женой умершего брата были какой-то чужой игрой, развлечением дьявола, ловкой манипуляцией пустыми, марионеточными куклами.

Связь между невесткой и младшим сыном почуял даже Лев Леонидович. Не выдержав стыда за своих детей и безумия жены, он поселился на даче, с головой ушел в садовое хозяйство, перестал общаться с родными, да и сам редко отвечал на звонки.

– Папа, почему вы не берете трубку, я волнуюсь, – спрашивала Ленка, – как ваше здоровье?

– Леночка, все хорошо, только вот «Славу победителя» пожрала какая-то тля. Боюсь, на жигулевскую яблоню перейдет.

– Родику скоро год будет, организуем поминки в «Пушкине» на Тверской. Ярик за вами заедет.

– Не надо, милая, я не приду. Надо опрыскать еще десять деревьев и срезать «волчки».

– Но, папа…

– Леночка, береги себя. Береги мальчиков. Люби их сильно. Я недолюбил Родика, мама его недолюбила, ты недолюбила… Поверь, с этим невозможно жить дальше…

Илюша приезжал к отцу редко. Они садились в деревянной, плохо протопленной комнате, пили папино яблочное вино, курили и молчали. В этом молчании Илья находил силы.

– Как мама? – выдавливал из себя отец.

– С-стареет, – отвечал Илюша, – каждый день с-смотрит фотографии и спраш-шивает, когда Лева вернется с д-дачи. Пообещала п-подруге, что ты прооперируешь ее с-сына-сердечника.

Папа вздыхал. Наливал в граненый стакан мутную яблочную жидкость. Крякал, опрокидывал в рот без тостов.

– Знаешь, твой приезд каждый раз был для нас подарком, а когда по три раза на неделе заскакивал Родька, привозил тонометры, лекарства, деликатесы, организовывал врачей, это казалось обыденным… – у Льва Леонидовича наворачивались слезы, – а ведь ты даже не знал, чем мы болеем, что любит мама на завтрак, какой ширины собачий пояс нужен мне…

– П-папа, не надо… Родик был Т-титаном… Я – н-ничтожество по сравнению с ним… Все ничтожества, к-кроме тебя. Ты хотя бы не испоганил его п-память…

Часть 4

Глава 27. Бирка

Ежедневно Илюша с Леной перебирали Родькины архивы, изучали с юристами финансовые документы. Илья часто спотыкался о детские фотографии, подолгу всматривался в них, откладывал в отдельную папку, тер кулаком влажные глаза. Он вообще стал сентиментальным. Нашел в шкафу курвиметр, отнял у Ленки перстни Родиона, которые поначалу не знал куда пристроить, закурил его старую трубку.

– Д-дай мне какую-нибудь к-крепкую коробку для х-хранения, – попросил он Ленку, когда артефактов их совместной с Родиком жизни накопилось довольно много.

Лена по одному доставала из шкафов с витражными дверцами лакированные деревянные сундучки, кованые серебряные ларцы, перламутровые несессеры, которые в большом количестве вручали Родиону благодарные пациенты, но Илюша мотал головой.

– Н-надо что-то такое… Ну типа м-маминой зеленой шкат-тулочки, была у нас в д-детстве… – бурчал он под нос.

– Кожаная шкатулка? Оливкового цвета? С ромбами?

– От-ткуда ты з-знаешь? – изумился Илья.

– Так она у меня, мама отдала, чтоб не потерялась при переезде.

Илюшины глаза загорелись:

– Н-найди мне ее!

Пока Ленка, балансируя нежными пятками на стремянке, рылась в антресолях, Илюша впал в какую-то сладостную летаргию. Маленький, он заходил в родительскую спальню, открывал дверь трехстворчатого шкафа, вставал на колени и оказывался на уровне самых нижних, узких и глубоких, полочек для мелких предметов. Там хранилась всякая «шара-бара», как говорила мама. Стоило потянуть за какую-нибудь