Николай Лейкин - На заработках

— Какихъ? Настоящихъ или прикащицкихъ? послышались голоса.

— Знамо дѣло, настоящихъ, отвѣчала Арина. — По двѣнадцати четвертей.

— А вѣдь сдавать надо по четырнадцати четвертей сажень, отвѣчала Анфиса и крикнула: — Понатужьтесь, дѣвушки, понатужьтесь, чтобы сегодня по четырнадцати четвертовыхъ сорокъ сажень сдать.

Работа закипѣла, но тотчасъ-же стала и ослабѣвать. Женщины работали съ ранняго утра и истощили силы. То и дѣло дѣлался перерывъ. Кто потягивался, кто потиралъ бока и плечи.

Часу въ восьмомъ пришелъ прикащикъ съ саженью въ рукахъ, на которую онъ опирался какъ на палку, и сталъ обмѣривать дрова, осматривая кладку.

— Ладно-ли? спрашивала Анфиса.

— Сегодня ладно. Кладка настоящая, хозяевамъ не обидная, но только смотрите, чтобъ это не была у васъ новая метла. Новая метла всегда чисто мететъ, отвѣчалъ прикащикъ. — Плохо будете слѣдующія полѣнницы складывать, такъ вѣдь я развалю и вновь заставлю класть. Такъ вы и знайте.

Обмѣрилъ онъ и вытащенную женщинами изъ воды девятку, то есть не распиленныя еще дрова, подсчиталъ что-то въ своей книжкѣ, записалъ, закрестилъ краснымъ карандашомъ полѣнницы распиленныхъ дровъ или швырковыхъ, какъ ихъ принято называть, и сказалъ:

— Тридцать шесть сажень принимаю. За остальное расчетъ въ слѣдующій разъ.

Прикащикъ опять подсчиталъ и прибавилъ:

— За четырнадцать сажень девятки, которую вы вытаскивали изъ воды, по полтинѣ — выходитъ семь рублей, да тридцать шесть сажень швырку по четвертаку — девять. Вотъ записка на шестнадцать рублей. Пусть кто-нибудь сходитъ въ контору къ коммиссіонеру. Деньги у насъ коммиссіонеръ выдаетъ въ конторѣ.

Женщины пріуныли.

— Да намъ, голубчикъ, сейчасъ деньги надо. Издержались въ конецъ. Хлѣба на завтра не на что купить, заговорили онѣ.

— Сейчасъ и получите. Ступайте только въ контору къ коммиссіонеру, сказалъ прикащикъ.

— А гдѣ эта контора?

— Да въ той-же деревнѣ, гдѣ я живу, только подальше. Идите скорѣй. Коммиссіонеръ дома. Я уходилъ, такъ онъ чай пилъ. Сейчасъ и отдастъ. У насъ насчетъ денегъ задержки нѣтъ.

У женщинъ отлегло отъ сердца. Въ первое время онѣ поняли такъ, что коммисіонеръ живетъ гдѣ-нибудь далеко и денегъ сегодня получить нельзя.

Анфиса тотчасъ-же побѣжала въ деревню. Вернулась она черезъ часъ, когда уже стемнѣло, вся сіяющая.

— Получила!.. выговорила она, еле переводя духъ, вынула изъ кармана кредитныя бумажки и торжественно потрясала ими при свѣтѣ костра.

— Господи! Сколько денегъ-то, Анфисушка! съ замираніемъ сердца произнесла Арина.

Остальныя женщины тоже широко улыбнулись.

— По скольку-же это на сестру-то придется? По скольку-же мы въ день заработали? быстро спрашивали всѣ.

— А вотъ сейчасъ расчитаемъ, отвѣчала Анфиса, окинула глазами пылающій костеръ и прибавила:- Только что-же это вы?.. Костеръ зажгли, а варева не варите. Вѣдь тамъ въ мѣшечкѣ есть еще крупа.

— Да въ чемъ варить-то? Ходили къ Андрею за котелкомъ, но онъ съ товарищемъ самъ варитъ себѣ въ котелкѣ хлебово. Они рыбы на удочки наловили. Толкались къ другимъ сосѣдямъ — не даютъ, отвѣчали женщины.

— Надо безпремѣнно свой котелокъ купить, заговорила Анфиса. — Надо и ложекъ купить и ведерко. Нельзя каждый день у людей посудой побираться.

— Да ужъ это завтра купимъ, а сегодня поѣдимъ какъ-нибудь одного хлѣбца, отвѣчали женщины и опять стали спрашивать Анфису:- Старостиха! Сколько-же пришлось каждой изъ насъ?

— А вотъ сейчасъ. Будемъ ужинать, такъ и сочтемъ. Вы, дѣвушки, приготовьте себѣ бирки изъ щепы или изъ палочекъ. Надо будетъ намъ по биркамъ считаться, зарубки и крестики на нихъ дѣлать, а то собьемся и выдетъ ссора. Бирка — любезное дѣло.

Порѣшено было сдѣлать бирки. Сѣли вокругъ костра, начали ужинать хлѣбомъ, запивая его водой, и принялись считаться. Считались долго. Были пущены въ ходъ и щепки, и камушки, но все-таки настоящимъ манеромъ сосчитаться не могли.

— Ежели Андрею за сегодня не вычитать, что онъ не работалъ съ нами, то выходитъ по рублю тридцати пяти копѣекъ на каждаго — вотъ какой мой расчетъ.

— Да такъ-ли? усумнилась Фекла. — По моему, не выходитъ.

— Считай. Двѣнадцать насъ человѣкъ вчера было — по рублю: двѣнадцать рублей, да ежели прикинуть еще по три гривенника. Ну, возьми камушки, да и клади въ рядъ, а потомъ сочтешь, поясняла Анфиса.

— Вѣрно, вѣрно. Что тутъ считать! послышались одобрительные голоса. — Мы вотъ что сдѣлаемъ: мы сами себѣ возьмемъ по рублю съ тремя гривенниками, а пятачки Андрею за вчерашнюю работу дадимъ. Одиннадцать насъ женщинъ — Андрею одиннадцать пятачковъ за его подмогу. Сколько это ему придется? Десять пятачковъ — полтина, да одиннадцатый пятакъ… Пятьдесятъ пять… Обижаться будетъ — рубаху ему постираемъ. Себѣ за два дня по рублю тридцати, а Андрею за вчерашній день пятьдесятъ пять.

Посчитавшись женщины были совсѣмъ довольны своей заработкой.

— По шестидесяти пяти копѣекъ въ день вѣдь пришлось, — говорила Анфиса. — Что-жъ, дѣвушки, это ужъ такъ ладно, что ладнѣе и не надо.

— Чего еще лучше! — отвѣчали ей. — А понаторѣемъ въ пилкѣ, такъ будемъ еще больше заработывать, не надо только почесываться. Вотъ за выгрузку-то девятки изъ воды они больно хорошо платятъ. По полтинѣ… Смотри какія деньги! Одно только, что мокро и студено вытаскивать-то.

Арина сидѣла и расчитывала, что ежели такъ работать, то черезъ четыре дня она будетъ въ состояніи послать два рубля въ деревню.

— «Нужно… Охъ, какъ тамъ нужно!.. Бѣднота… Заложились всѣ»… думала она.

Послѣ ужина пришелъ Андрей. Ему вручили пятьдесятъ пять копѣекъ и обѣщались помыть рубахи и порты, когда понадобится. Расчетомъ онъ оказался доволенъ и прибавилъ:

— Только неловко мнѣ въ вашу бабью команду вступать, потому что на рѣкѣ всѣ будутъ смѣяться, что вотъ какъ пѣтухъ на одиннадцать бабъ одинъ мужикъ затесался, а то самое лучшее бросить мнѣ моего землячка-товарища.

— А что?

— Пьетъ… Сообразить никакъ не могу. И сегодня полъ-дня въ кабакѣ просидѣлъ. Я ужъ одинъ кололъ распиленныя дрова. Къ ужину изъ кабака вернулся, да что толку-то! Теперь спитъ. Право слово, перешелъ-бы къ вамъ, кабы не смѣялись.

— А нешто ужъ смѣялись?!

— Смѣялись, гвоздь имъ въ глотку.

Третью ночь спать было теплѣе, небо заволокло тучами, вѣтеръ стихъ, но за то сѣялъ, какъ изъ сита, мелкій дождь и протекалъ сквозь плахи шалаша на спящихъ. Женщины поднялись на утро мокрыя и насилу обсушились у костра. Рѣшено было раздобыться гдѣ-нибудь лопаткой, нарѣзать дерну и покрыть верхнія плахи на шалашахъ дерномъ, такъ какъ ненастная погода не разгуливалась.

Къ обѣду у женщинъ явился котелокъ, ведро b ложки, которые Анфиса купила въ лавкѣ на деревнѣ. Женщины любовались на свое новое хозяйство и говорили:

— Ежели такъ дѣло пойдетъ, то можно будетъ и пятокъ чайныхъ чашечекъ купить. Чайкомъ-то ужъ куда какъ хорошо побаловаться назябнувшись-то. А чай можно варить пока и безъ чайника, въ котелкѣ. Котелокъ есть — вотъ и заваримъ.

LVII

Наконецъ на Фоминой недѣлѣ насталъ такой день, когда въ рукахъ Арины очутилось заработанныхъ денегъ три рубля и двадцать копѣекъ. Радости ея не было границъ.

Она подпрыгивала, пѣла пѣсни, толкнула въ бокъ Аграфену, какъ-бы вызывая ее тоже на веселье, и даже подбоченилась и, притоптывая ногами, проплясала передъ ней казачка. Дѣло въ томъ, что наконецъ-то она могла послать два рубля въ деревню. Деньги она получила отъ Анфисы, вѣдающей расчеты съ прикащикомъ и коммиссіонеромъ, передъ ужиномъ, а послѣ ужина тотчасъ-же бросилась къ Андрею просить написать ей письмо.

Андрея Арина застала сидящимъ на берегу на чуркѣ передъ удочками и ловящимъ рыбу. Андрей покуривалъ трубку и слѣдилъ за поплавками. Товарищъ его кололъ дрова. Сзади Андрея, какъ водится, медленнымъ огнемъ горѣлъ костеръ.

— Я къ тебѣ, Андрей Никифорычъ… — начала она. — Мы деньги сейчасъ получили. Надо послать въ деревню. Ты обѣщался написать письмо. Вотъ я и пришла. Напиши.

— Сейчасъ-то? Какъ-же я тебѣ напишу сейчасъ письмо, коли у меня ни бумаги, ни чернилъ, ни пера? — отвѣчалъ Андрей. Вѣдь это все нужно у прикащика попросить. Завтра — изволь!

— Завтра, Андрей Никифорычъ, недосужно. Завтра мы будемъ работать.

— Ну, вечеромъ, послѣ работы.

— Охъ, Андрей! Завтра-то въ обѣдъ мнѣ хочется письмо на почту снести. Очень ужъ тамъ въ деревнѣ деньги-то нужны. Нельзя-ли какъ-нибудь сегодня написать?

— Чудная ты, право. Тебѣ толкомъ говорятъ, что припасовъ для письма нѣтъ, — сказалъ Андрей. — Правда, карандашъ есть.

— Такъ ты карандашомъ. Тамъ разберутъ.

— А на чемъ писать то? Бумаги нѣтъ.

— За бумагой я сейчасъ въ лавочку на деревню сбѣгаю. Далеко-ли тутъ!

— Да ты смотри: вѣдь ужъ темно. какъ я буду въ потьмахъ письмо писать!