Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

он был уже взрослый. Взрослые так не поступают. Взрослые молчат и не надеются. Аксель знал теперь: смотреть на свое бессилие, научиться принимать его – часть взросления. Он никогда бы раньше не подумал, что смириться с бессилием и означало повзрослеть.

Ему хотелось обсудить это с Йенни, но он не решался говорить с ней о матери. Он боялся ее ранить, запятнать своей болью.

Когда по экрану поползли титры, голос Йенни раздался в полумраке:

– Может, Мария не так уж и неправа. Насколько было бы проще, если бы мы умирали со своими любимыми.

– Да, я тоже об этом думал в… определенный момент. Насколько было бы легче. Никто бы не по кому не скорбел, никто бы никого не оплакивал. И никто… никто бы не боялся никого забыть.

Йенни свела брови к переносице, сморщилась от внезапно пронзившей ее боли – интенсивной, как будто бы почти физической – которая осела во всем ее теле, но особенно яростно, самозабвенно забилась в груди.

– Но, с другой стороны, Якоб прав – народу бы осталось совсем немного, – продолжил Аксель.

– Ага, и жить на свете остались бы самые несчастные и одинокие, – голос Йенни дрогнул, робкий и полный слез. Она замолчала, ее взгляд как будто бы обратился теперь вовнутрь. – Только представь, как это – быть человеком, с которым никто бы не хотел умереть.

– Мне тоже запомнилась эта фраза, – сказал Аксель.

Йенни отняла щеку от его плеча. Она печально-задумчиво глядела перед собой. Белки ее глаз казались голубыми из-за бликов от проектора.

– Мне кажется, что в таком мире я была бы в числе тех, кто доживает до глубокой старости и умирает в одиночку, – сказала Йенни и после недолгой паузы добавила: – Теперь.

– Мне тоже кажется, что я был бы в этой компании… Не то чтобы не было людей, которые бы хотели со мной умереть. Просто… они меня не дождались бы. – Он усмехнулся. Горько-горько. Беспросветно. – Или, наверное, я должен был бы уже уйти с ними.

Йенни собрала ноги под себя, придвинулась к Акселю близко настолько, насколько это было возможно. Ее тонкая ладонь легла на его щеку, и голова Акселя мягко развернулась к Йенни.

– Ничего подобного, – прошептала она. Сердце в груди билось бешено, оно заглушало ее собственный голос. – Я бы умерла с тобой. Честно-честно. Я слишком… слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе чувствовать себя одиноким в последние минуты… в этой гипотетической реальности, где мы все умираем с любимыми. Я слишком люблю тебя, чтобы пережить твою… смерть.

Она смотрела Акселю в глаза, ее пальцы осторожно гладили его щеку. Он молчал, хмурился. Его теплая ладонь легла поверх ладони Йенни.

– Ну же, скажи хоть что-то, – взмолилась она. – Ведь можно с большой натяжкой засчитать это за признание в любви? Может, конечно, это и самое киношное признание в мире, но ты сделай, пожалуйста, еще скидку на то, что я самая трусливая трусиха в мире.

Аксель улыбнулся. Это была удивительная улыбка – яркая, смущенная, счастливая. Их лбы соприкоснулись.

– Я не знаю, что мне сказать. Мои чувства настолько очевидны… Признаваться в них нет, наверное, никакого смысла.

Теперь Йенни тоже улыбалась, и глаза ее наполнились слезами умиления. Она обвила шею Акселя руками, прижалась к нему тесно, касаясь губами его ключицы. Йенни чувствовала, как крепко он обнимал ее в ответ.

Они были прекрасны в ту минуту. Из них лилась искренность, в них трепетала нежность.

– Только умирать с любимыми, наверное, все же плохая идея, – прошептал Аксель в мягкие волосы Йенни. – Это убьет потом других наших… любимых.

Kapitel 12

Последние недели школьных занятий стали для Акселя невыносимо долгим, поистине выматывающим испытанием. Несмотря на то что проект был благополучно защищен еще в первых числах июня, а по остальным предметам учителя сильно не нагружали, Аксель все равно неимоверно уставал на новой работе, а в школу приходил только для того, чтобы увидеть Йенни.

То, что Аксель был предельно измотан и на учебу у него не осталось сил, стало очевидно, когда цветущий май покинул город, тихо ступая по белоглавым ландышам и нежным примулам. Йенни одной из первых заметила, каким подавленным и сонным он выглядел, хотя Аксель, естественно, и пытался это скрыть. Пару раз она видела, как он спит на уроках, подложив под голову руки. Даже во сне Аксель казался изможденным и встревоженным, словно вот-вот проснется от кошмара. Часто Йенни замечала, каким он вдруг становился отстраненным, холодным, неразговорчивым, – глядел в пол, ссутулившись, и не произносил ни слова, пока кто-то из друзей не выкрикивал его имя или не толкал в бок локтем. Аура обижалась, когда Аксель не проявлял интереса к их разговорам, она или отпускала колкие шутки о том, что ему не стоило приходить в школу накуренным, или обращалась к Йенни с просьбой не изнурять его так ночами. Йенни в ответ лишь краснела, качала головою из стороны в сторону и с сожалением смотрела на Акселя, который на подколы Ауры лишь молча хмурился.

Как-то раз, когда ребята остались наедине у Йенни в комнате, Йенни попросила, чтобы Аксель рассказал наконец, что с ним такое происходит. Она лежала у него на животе, водила пальцами по его теплой ладони. В спальне было темно, и лишь свет гирлянд, на которых висели фотографии, яркими оранжево-желтыми огоньками подмигивал льющейся из окон густой черноте.

– Все нормально, – отмахнулся Аксель. Он перевел взгляд на макушку Йенни и вздохнул. – Я просто сильно устаю теперь из-за работы в клубе. И не высыпаюсь.

Пальцы Йенни замерли. Она приподнялась на локтях, придвинулась теперь к Акселю так, чтобы видеть его глаза. Ее ладонь коснулась его скулы, и обвязанные вокруг запястий фенечки защекотали ему кожу.

– Ты не говорил, что устроился на вторую работу.

– Серьезно? Не может быть…

Йенни кивнула, нахмурилась, но Аксель не видел этого в темноте.

– Как тебе там? Сложно? Кем тебя взяли?

– Барменом. Оказалось, это не так весело, как кажется со стороны, – усмехнулся он. – Но работа не особо тяжелая. От дня недели многое зависит. – Аксель коснулся губами внутренней стороны запястья Йенни и прошептал: – Не беспокойся. Все у меня нормально.

На самом деле беспокоиться было о чем, но он не решался говорить об этом с Йенни.

Аксель понял, насколько провальной была идея устроиться в клуб, в первый же рабочий день. Тревожность сковала его спустя три минуты нахождения там. Дрожащие руки цеплялись за подол рубашки, глаза полнились слезами, пока Аксель растерянно оглядывался кругом и пытался