Людоед - Александр Юрьевич Сегень

— О, ч-ч-черт! — раздался в следующий миг истеричный вопль владельца «Кушать подано».

Все глянули на него, но в зале погас свет, и внимание собравшихся обратилось на экран.

Наш Людоед

«Храни себя, храни», — по-прежнему высвечивалось фарами на заборе при повороте на их улицу в Габаеве.

— Вот тебе и храни! — засмеялась Регина.

Всю дорогу из Москвы в подмосковный поселок она пребывала в прекрасном настроении, восхищалась Назаром:

— Ты — чудо! Ты — мой Людоед! Ты равновелик ему! Я обожаю тебя, Назар! Я так хочу с тобой в темные чащи!

— Ты тоже та еще штучка. Портрет, запах табака, включенный телевизор, наконец, вальтер. Круто меня разыгрывала.

— Я такая.

— Одного не могу понять. А как ты бильярдные шары заставила стукаться?

— Сказать честно?

— Говори, Рыжая!

— Представь себе, здесь я ни при чем.

— Да ладно врать!

— Клянусь Эйзенштейном! Это был настоящий полтергейст.

Он внимательно вгляделся в ее лицо и вдруг поверил, что она не врет. Задумчиво пробормотал:

— Вот так шоудаун!

А когда они подъехали, он с усмешкой произнес:

— Сгорели наши темные чащи.

А зрелище их глазам распахнулось грандиозное. Они выскочили из Назаровой «летучей шпоры» и уставились широко распахнутыми глазами. Все горело! Пожарные машины, шланги, сильный напор воды из них — тщетно пытались потушить четыре пылающих дома. Точнее, уже три, потому что их дом, воспламенившийся раньше остальных, уже догорал, и его останки сдабривали обильной пенистой кашей из брандспойта с широким рылом.

— Кошмар в сметане, — определила сие действо Регина и тотчас загрустила. — Владения Харитонова не жалко. Поделом ему, жулику. Но там столько сгорело нашего с тобой имущества. А больше всего мне, как ни странно, жалко знаешь что?

— Портрет кровью?

— Как ты угадал? Ну ты даешь!

— А он и вправду кровью?

— Да сангина это, сангина! А хоть бы и кровью — какая теперь разница?

— Да ладно тебе, Рыжая! Ты лучше глянь, какая красотища! Пожар! Все люди обожают смотреть на пожар. Особенно когда горит не их дом.

— Я-то здесь при чем? — орал неподалеку горестный Фастфуд. — Я не выступал против Сталина!

— Воровать надо меньше! — крикнул ему Белецкий. — Фастфуд ослиной мочой разбавлять!

— Да сделайте же что-нибудь! — истошно вопил на пожарных владелец «Кушать подано». — Двадцать первый век! А до сих пор не научились! Что за страна проклятая! Что за страна!

— Ну да, конечно, страна ему дом подпалила, — смеялся Белецкий. — За нашу Родину — огонь, огонь!

— И девочка моя сгорела, Джульетточка, — всплакнула Шагалова, потому что и гараж возле дома не уцелел.

— Ничего, новую купим, — утешал Назар. — Нельзя называть автомобиль именем несчастного персонажа литературы.

Подкатил великий визард. Выйдя из своей тачки, он прямо-таки встал на колени. Картинно схватился обеими руками за свои огненно-рыжие патлы.

— Эй, колдун липовый! — крикнул ему Белецкий. — Как же ты не предугадал, что вся твоя шаромыга сгорит?

Визард не слышал его, охваченный горем, весьма далеким от экстрасенсорики.

— Зверушек только жалко, — вздохнул Назар. — Попугайчиков, ужиков, обезьянку. Отправились населять райские кущи.

— А мой макбук, накопители, все наше с тобой интеллектуальное имущество, — все больше пробивало горем и Регину.

— Иди сюда, — пожалел ее Назар и подвел к багажнику своей «летучей шпоры». — Смотри, Рыжая. — Он открыл, и она увидела, что багажник под завязку наполнен их самыми необходимыми вещами, а главное — макбуки и накопители. И уж самое главное — поверх нужного скарба красовался портрет Сталина, выполненный не то сангиной, не то кровью. Тот самый.

— Назар! — оцепенела Регина. — Что это значит? Ты что, обо всем знал заранее?

Вместо ответа Белецкий захлопнул багажник и снова уставился на происходящее вокруг.

— А Тугрик, сука, так и не появится, судя по всему. Мол, я не я и хата не моя. Будем надеяться, что у глупого Барбика хватило ума внять его сообщению.

— Назар! Ты что, подстроил все это? — в благоговейном ужасе воскликнула Шагалова.

— Это не я, это он — наш Людоед! — ликовал Белецкий, любуясь зрелищем трех пылающих домов и одного догорающего. — Он даже родился в городе Гори, а переставь ударение — гори! Огонь, Рыжая! Огонь! Как твои огненные волосы! Это все в твою честь, рыжая ты саламандра!

— Саламандра! Наконец-то имя для меня найдено! — отвечала она ему и тоже любовалась пожаром. — Стихия огня — моя стихия. Я живу в ней и не сгораю, а живу.

— Ну, все, нам здесь больше делать нечего, — произнес Назар, видя, как подъезжает в большом количестве полиция. Доселе их стояло всего две машины.

— Давай еще насладимся зрелищем! — взмолилась Шагалова.

— Зрелища через три минуты не будет, начнется нудятина, — возразил Белецкий и силком затолкал ее на переднее, рядом с собой, сиденье. Завел мотор, и «летучая шпора» рванулась прочь.

Назар врубил музыку, подобранную заранее для текущего момента, и грянул хор суровых мужских голосов:

Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,

Идем мы в смертный бой за честь родной страны.

Пылают города, охваченные дымом,

Гремит в седых лесах суровый бог войны.

Артиллеристы, Сталин дал приказ!

Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

Из сотен тысяч батарей

За слезы наших матерей,

За нашу Родину — огонь, огонь!

Фурор

Назар Белецкий, известный и уже весьма популярный телережиссер и телеведущий, мог бы и рассказать своей подруге, сценаристке Регине Шагаловой, о том, как разыскал бывшего одноклассника Равиля, одного из лучших в современной России специалистов по взрывчатым веществам и пиротехнике, как получил от него все необходимые компоненты для получения чудо-пластилина, способного самовоспламеняться спустя определенное время после его изготовления, как лично изготовил четыре пластилиновых яйца, похожих на перепелиные, и, подобно кукушке, подбросил их в четыре весьма благоустроенных гнездышка. Каждое такое яичко неожиданно возжигалось с огромной температурой через столько часов, сколько ты вложишь в него воспламеняющего компонента. И Белецкий дозировал так, чтобы через сутки с небольшим загорелись дома Фастфуда, Тугрика и великого визарда. А для себя изготовил яйцо с воспламенением через час