Сказки слепого мира - Вера Сорока

– Не бойтесь, не укусит. – Продавец и собака синхронно повернулись к Стасу.

– Хороший, – сказал Стас.

– Не продаю, – ответил человек.

Стасу от этого стало так хорошо, что он был готов купить все.

– Гирьки есть? – спросил Стас, указывая на весы.

– Нет. Не было никогда. Вот. – Человек поднял слово «хороший», которое только что произнес, потер о штанину и протянул Стасу. – Сгодится как противовес.

Человек с собакой сложил все вещи в пакет и протянул Стасу. Стас протянул деньги.

Все остались очень довольны.

Стас работал на уборке слов. Он всегда был молчалив, и эта должность ему как коту сон.

Некоторые слова были действительно ценными. Не слова политиков или метеорологов, а людей, которые несли ответственность за сказанное и точно это знали. Или просто выросли, но так и не научились врать. Бывает.

Такие слова выглядели как все другие, но были гораздо прочнее. Из них производили детали машин и другие полезные вещи. Какие-то после обработки были пригодны для украшений. Некоторые обладали особой твердостью – в них начали считать денежный курс.

Выметая из-под скамеек груды слов, Стас искал именно такие – ценные и прочные. Он пробовал выговаривать их сам, но искусственно такие слова никогда не получались – нужен был собеседник и отсутствие мыслей о выгоде.

В вечернюю смену Стас впервые нашел ценное слово и взвесил его на весах. Слово было «домой».

«Домой» было не тяжелое, гораздо легче других, но весы закачались и долго не останавливались, склоняясь то в одну, то в другую сторону. «Хороший» тянуло вниз, но «домой» все-таки перевесило.

Стас отнес слово оценщику. Тому было скучно, но он сказал, что слово стоит десять тысяч – треть от месячной зарплаты Стаса.

– Смысл, молодой человек. Мы тут все торгуем смыслами, по кусочку раздавая душу. Понимаете?

Стас кивнул, хотя и не понимал. Он покрутил слово в руках, положил на стойку и забрал деньги.

Стас никогда не был богат и даже никогда не хотел богатым стать. Если просыпаешься в четыре утра, видишь мир немного иным. Но деньги оказались интересными. Их было приятно бездумно тратить и думать, на что еще можно потратить.

Пока Стас зарабатывал и тратил, окружая себя вещами, мир еще чуть-чуть изменился – люди постепенно переставали говорить.

Запретили концерты, театр, кино, бары. И митинги, конечно, запретили.

Запретили алкоголь, потому что он стимулирует словоохотливость.

Стендап запретили тоже, потому что и смех вещественен.

Вещественным становилось все, что в комиксах принято отдельно прописывать как звук – «ха-ха», «вжух», «пых», «а-а-а», «бам».

В Ленинском районе обрушился дом. Не газ. Просто на верхнем этаже ссорились молодожены. Под обломками слов погибли оба. И подросток со второго этажа.

В Сколкове изобрели словометр, который вживляется в гортань и считает количество произнесенных за день слов. Говорят, за перебор будет бить током, но эта фича пока отключена. В школах отменили уроки английского и немецкого – теперь все в обязательном порядке учат язык глухонемых.

Бомба разорвалась несколько лет назад, но убивала все вокруг.

Стас все еще зарабатывал очень хорошо, но заметно хуже, чем сразу после взрыва.

Люди переставали говорить важное и говорить о важном. Ценные слова попадались гораздо реже. За последнее найденное Стасом слово дали тысячу триста – нужны были деньги, ведь Стас к ним привык.

Он записался в подпольный кружок ораторского искусства. Думал, что там найдет качественные дорогие слова.

Слова были красивые, слов было много, но все бестолковые, как конфетти. В финале каждого выступления их сметали широкими швабрами, как после стрижки участников рок-группы, которых призвали в армию.

Конечно, его задержали.

Стас плохо говорил на языке жестов, поэтому ему принесли клавиатуру. Он написал, что не имел намерений присутствовать на противоправном мероприятии. Заплатил большой штраф и пошел домой.

В метро было пусто. У колонн лежали кучи слов. Слова с перрона засасывало в туннель и выдувало при приближении поезда. Это походило на беспокойную морскую волну.

В дальней части платформы стояли двое. Они смотрели в туннель и, казалось, молчали. Но Стас видел слова, которые опадали вокруг них.

Пришел поезд. Тихо открылись двери.

Он уехал. Она продолжила стоять у края платформы.

Еще немного посмотрела вниз и ушла в переход.

Стас устал, ему было лень идти через весь зал. Но штраф был действительно большим. Немного брезгливо Стас носком ботинка разбросал напа́давшие слова. Потом присел на корточки и поискал внимательнее.

Достал слово. Тяжелое и теплое «люблю». Сдул с него прилипшие запятые и предлоги.

Почти бегом Стас вернулся домой, положил «люблю» на весы, но оно было пустым, хотя и жгло руки. Стас пытался греться о него, как о батарею. Но всегда было чуть горячее, чем просто горячо. Всегда было больно.

Стас заметил, что слово начиналось со строчной. Он решил проверить все предложение.

Вернулся на станцию, вымел из-под скамейки неприметное, но ужасно горячее «Не». Дома положил «Не» в чашу рядом с «люблю», и чаша весов сразу упала вниз. Оба слова перевесили «хороший». Перевесили все другие слова, вещи и даже деньги, что были у Стаса.

Стасу впервые захотелось закурить. Он оставил слова без присмотра, и они постепенно начали прожигать весы. Потом прожгли стол, ковер и пол. Они прожгли дом Стаса и самого Стаса. Постепенно они прожгли весь мир.

Бомба была странная.

Маньяк

К Алексею Петровичу пришли двое в одинаковой одежде горчично-болотного цвета. В руках у них были папки с двухголовым драконом, а на лицах неискренние улыбки. Итого на всех было шесть голов, и каждой полагалась зарплата. Так бывает – бюрократия.

– Здравствуйте, – сказали двое. – Мы пришли к вам в связи с нехваткой кадров. Наш муниципальный округ испытывает острую нехватку квалифицированного работника по вакансии «маньяк». Исходя из опыта наших западных коллег, для правильного социального функционирования на 450 тысяч горожан должен приходиться хотя бы один маньяк. Натуральным путем он не заводится, поэтому городские власти решили взять дело под свой контроль.

– Но это же хорошо, когда без маньяка, – удивился Алексей Петрович.

– Исследования показывают, что хорошо – это не совсем верное состояние, в котором должен проживать современный горожанин. Когда ему не о чем беспокоиться, он начинает думать о разном. А о разном обязаны думать органы муниципальной власти.

– Но… – начал Алексей Петрович. И его перебили.

– Разумеется, вам полагается оклад и полный соцпакет с пенсионными отчислениями.

– И каким я должен быть маньяком? – совсем растерялся Алексей Петрович.

– На ваше усмотрение. На данный момент все вакансии открыты.

Двое с драконами ушли, оставив банковскую карту, проездной билет и рабочий договор на десяти листах.

Двое ушли, а Алексей Петрович остался. Остался маньяком. Даже не успел спросить, почему именно его выбрали на эту должность.

Он всю ночь пытался отыскать в себе признаки маньяка и ближе к утру практически нашел. В детстве он ловил мотыльков и отдавал их на съедение муравьям. Возможно, именно это и предопределило его нездоровые наклонности.

Подходящего плаща у Алексея Петровича не нашлось, да и осень уже. Поэтому эксгибиционизм не годился. Насильничать Алексею Петровичу тоже не хотелось. Не мог он без любви это самое. Душить не получалось – артрит. Решил, что на первое время сгодятся банальные убийства. Оставалось только придумать свой особый знак и найти цель.

Знаком выбрал отрывание пуговиц, а жертвой – жулика в третьем поколении. Дед его был шулер – доставал тузы из рукава, отец был вором – доставал кошельки из карманов. А этот достает деньги из воздуха – брокер называется. Брокер был одинокий и никому не нужный.

Алексей Петрович рассудил, что никто не расстроится, если в городе на одного брокера станет меньше. Подкараулил его в темном парке за кустом. Замахнулся и увидел кошачий корм в пакете. Подумал: «Это я его сейчас в кусты, он там полежит дня два, потом еще два дня, пока поймут, кто он и зачем, а потом еще два, пока бумаги заполнят и искать начнут. А коту что, голодать? Нет,