Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки

старается представить учение Ван Янмина, как одну из сект чжусианства, даёт его сжатое описание, причём не указывает, что это — субъективная, личностная философия, подчёркивающая «единство знания и действия» в противоположность чжусианскому «сперва знание, затем действие», но толкует таким образом, что, поскольку учение Ван Янмина ликвидирует, на основе всевозможных разумных оснований, принцип чжусианства, заключающий в себе законы природы, оно не содержит той же всеохватности, что и чжусианство, и потеряло присущую чжусианству социальность.

Однако, учение Ван Янмина, в свете многочисленных исторических и моральных фактических подтверждений того, что оно является подготовительным элементом революций, подобных Реставрации Мэйдзи, несёт на себе печать немалой силы. Игнорируя это учение невозможно говорить о Реставрации Мэйдзи.

Мне кажется, что философия, а также стоящие за этой философией чувства, подготавливающие революцию, в каждом конкретном случае опираются на два столпа: нигилизм и мистицизм. Французская революция характеризуется тем, что за оптимистической философией Руссо скрывался глубокий нигилизм маркиза де Сада; с одной стороны, как говорит Жерар де Нерваль, один за другим появляется огромная толпа ясновидцев — предтеч революции, с другой — даже члены партии якобинцев внимали провозглашаемому в главном здании шотландского «фри мэйсона». Также, в нацистской революции XX века, на фоне действенного нигилизма, подготовленного Ницше и Хайдеггером, труд Розенберга «Мифы XX века», стимулировавший возрождение германских мифов, сформировал нацистский мистицизм.

Революция есть действие. Поскольку зачастую действие соседствует со смертью, то, когда один раз оставляют кабинетные размышления и вступают в мир действия, невозможно не стать рабом мистицизма с желанием случайной удачи и нигилизмом личности, прямо перед которой встала смерть, — такова человеческая природа.

По моему разумению, Реставрация Мэйдзи была подготовлена мистицизмом Национальной Науки и нигилизмом учения Ван Янмина. Аполлонистическая национальная наука Мотоори Норинага,[137] по мере того, как проходила эпоха, сводилась к философии действия силами таких мистиков и богопоклонников, как Хирата Ацутанэ и даже Хаяси Сакурадзоно. Национальная наука Хирата Ацутанэ культивировала непосредственную неистовость, присущую людям долга эпохи Реставрации Мэйдзи.

Также, параллельно этому, учение Ван Янмина после времён Накаэ Тодзю[138] стало считаться предтечей мировоззрения действия Реставрации Мэйдзи и являлось фоном восстания Осио Хэйхатиро; труд Осио «Записки о проницательном омывании сердца» был до самой смерти любимым чтением предводителя Сайго Такамори в «Юго-западной войне» — последнем после Реставрации Мэйдзи националистическом выступлении. И в тылу философии действия Ёсида Сёин[139] также волнами бьётся мировоззрение, основанное на положениях учения Ван Янмина (чжусианство, с которого один раз уже было сброшено ярмо академизма, с одной стороны внесло струю живой еретической крови, хотя, одновременно с этим, в исходном своём виде являлось завершением системы охранения существующего строя), и люди долга эпохи Реставрации приняли в свои сердца именно этом мировоззрение. Такая опасная идеология, называемая учением Ван Янмина, субъективная философия, выходящая за рамки добра и зла посредством выявления разумных оснований, по словам господина Маруяма производила как раз обратное: скрываясь под маской подшколы чжусианства с его защитой режима, или учение [Огю] Сорай, по сути своей оно двигалось в направлении самого крайнего радикализма и действенного нигилизма. Его «интуиция» должна пониматься не в смысле интуиции обычного познания, но как движущая сила творения и действия, входящая в Великий Предел (Абсолют); другой взгляд состоит в том, что единство знания и действия, считающееся основным принципом воинской деятельности, передаёт наиопаснейшие сведения, таящиеся в отношениях познания и действия.

Однако, если сейчас оглядываться на учение Ван Янмина, то с каких позиций? Между революционными принципами, столь преувеличиваемыми с недавнего времени, и провалом революционной деятельности, не следовавшей им, между современной политикой и обществом, политическими понятиями и поступками просматривается некая чёрная бездна. В настоящее время мы обмануты штопанным «миром», прикрывающим эту пучину, и многие предсказывают, что скоро она снова и в ещё более страшном виде откроется внутри человеческого духа. В этом — разрыв между пониманием и действием, начало амбивалентных отношений взаимозапутанности и взаимоотчужденности понимания и действия, противостояние неэффективности и эффективности в политике, загнанной в даль неэффективных политических понятий, даль, представляющуюся Млечным путём; с нашей стороны предельно скучные уловки ненужных понятий реальной политики накладываются на компромиссы, и, если дело хоть раз доходит до рассмотрения духовной проблемы, люди не могут не столкнуться лицом к лицу с той самой бездной, лежащей между двумя основными моментами, от которой темнеет в глазах.

Приведём один из ближайших примеров: окончание движения Дзэнгакурэн[140] немедленно привело его на грань теоретического краха по причине чисто физической — усиления полицейских сил. В основе мировоззрения Дзэнгакурэн и так называемых «новых ультралевых» скрывается, как считают, согласованность понимания и действия, этого ванъянминовского единства знания и действия, и именно от этого, как представляется, побледневшие институтские профессора, выступавшие в роли «понимающих», перепугались не на шутку и теперь, после того, как не смогли не примириться с «фимиамовыми» демонстрациями молодёжи, регулировавшимися полицией, стремятся лишь сохранить за собой свои различия в понимании.

Однако, поскольку именно новые ультралевые должны были подчёркивать то, что понимание, не проявившееся в действии, ничего из себя не представляет, успешное соперничество в форме понимания, не проявившегося в действии, походило больше на парад борцов сумо на ринге перед своими противниками. Когда встречаешься с этим противоречием, активный нигилизм масштабов их действия теряется: ведь они не могут не впасть в пассивный оптимизм. В надежде и ожидании революционного момента, просто ожидая, проводя тщательную подготовку к этому моменту, терпеливо идя на всевозможные компромиссы, небесный оптимизм, готовый хладнокровно проглотить любой противоречивый компромисс в дискуссиях о направлениях, уже полностью потерял всякую связь с «единством знания и действия». В этот момент и новые ультралевые принимают точку зрения, полностью совпадающую с точкой зрения политиков общественной системы, столь ненавидимой ими.

Разумеется, в столь трудное положение их поставило не одно лишь физическое принуждение силами полиции. Одним из факторов представляется проблема их внутренней сущности, а также отражающаяся в ней проблема социального положения масс. Имея дело с этим феноменом масс, они сопротивлялись положению о согласованности понимания и действия, что уже являлось логическим парадоксом; чтобы вовлечь социальные массы необходимо было остановить внимание на том факте, что «именно массовый социум все причины своего существования полагает в расхождении между пониманием и действием». Именно антиванъянминовская форма мышления являлась самым широким фундаментом для создания массового социума в мирную эпоху. Причина в том, что массовый социум не требует движения в соответствии с чувством разумного, но пытается перемещаться в соответствии с собственными физическими законами.

То, что принцип главенства понимания не может не подпасть под влияние физических законов, представляется довольно забавным.