Роман с Луной - Марина Львовна Москвина

class="p1">– Да ну? – удивился Кеша. – Не может быть.

– А вы попросите с Марусей поменять плитку у нас в ванной и все узнаете!..

– Ладно, – решительно сказал Кеша, – тогда я потребую, чтобы Газик увеличил мне гонорар. Поэзия нынче дорого стоит, – добавил он мечтательно.

– Только ее никто не покупает, – заметил мальчик.

Правильно пели когда-то индийские бродяги баулы:

У того, кто способен

Заставить полную луну взойти

На небо

Самой темной ночи,

есть право требовать

славы в трех мирах —

в раю, на земле и

в аду.

Вечером Кеша явился в ресторан и поднял вопрос о прибавке. Сославшись на укладчика плитки, он сказал очень хмуро:

– Это вам не просто на лодке прокатиться, а высокая поэзия, так что платите мне… две тысячи рублей.

К его удивлению Газик сразу согласился и даже прибавил еще двести за пятницу и субботу.

Андреич, в свою очередь, развил бурную деятельность по продаже редкой возможности прокатиться в одной лодке с «мужиком и Луной» за триста рублей. Бизнес встал на рельсы и покатился, потихоньку наполняя тощие кошельки когда-то полностью никудышных предпринимателей.

Кешу даже сфотографировали для местной малотиражной газеты. В статье было написано, что «мужик с Луной» – достопримечательность и гордость Мытищинского района.

В конце концов я собралась посмотреть, чем он там занимается.

Все это время мы не виделись. Кеша мне не звонил, а только слал SMS-ки, довольно однообразные по содержанию:

«Плыву на лодке. Ярко светит Луна».

Надо сказать, я немного припозднилась. Легла на полчасика вздремнуть и проспала часа, наверно, четыре. Есть, есть у меня будильник, но я его не умею заводить.

(– Это какой образ жизни надо вести! – воскликнул мальчик. – Чтобы полвека прожить и не уметь завести будильник!!!)

Неважно – я встала, умылась, сделала гимнастику лица. Тут Рита позвонила, велела, чтобы я обязательно посмотрела документальный фильм, где рассказывается о взаимоотношениях Ленина и Надежды Константиновны Крупской.

Я говорю:

– Зачем ты подогреваешь во мне обывательский интерес к чужой интимной жизни?

На что Рита ответила холодно:

– Ленин тебе не чужой. Его младший брат Дмитрий Ильич Ульянов – мой крестный. Правда, у нас были не крестины, а октябрины. Так что Ленин – в каком-то смысле твой дядя.

В вагоне метро уже распространяли завтрашний номер утренних газет, и ходил офеня с книгами. Он встал в проходе, вытащил из сумки покетбук с боевой раскраской и радостно воскликнул:

– Все, кроме спокойствия, найдете вы в этом уголовнодетективном романе: восемь убийств, в том числе – удушение, отравление, четвертование, распятие, побиение камнями, нож в спину, выстрел в сердце, контрольный выстрел в голову и два самоубийства!.. Читайте, и вы не пожалеете! – соблазнял он своим энтузиазмом квелую, уставшую за день публику. – А цена – вы даже не поверите! Всего двадцать пять рублей – без торговой наценки, – сразу от издательства…

Торговля у него продвигалась ни шатко ни валко. Тем более, кое-кто уже развернул газеты. Рядом со мной сидел мрачный дядька – читал газету, и вдруг начал яростно рвать ее, изорвал на мелкие кусочки и удовлетворенно заснул, сжав их в руке. Как плохое письмо.

Словом, пока добиралась до «Речного вокзала», пока автобуса ждала – он ходит по расписанию с огромными интервалами, – уже стемнело. Дорога проявлялась, и длилась, и двигалась мне навстречу, я погрузилась в созерцание встречных фар, какие-то дебри и болота проносились по обочинам, кроны тополей, за ними вставали тени погибших городов…

В общем, когда я вышла из автобуса, кругом – ни души, темнота, иду – ничего не узнаю, где зона отдыха Коли Елкина?.. Вижу, тропинка вьется вверх по холму среди полыни да бурьяна. Я двинулась по ней. Тишина. Только сосны качаются во мгле: скрип-скрип… Вдруг слышу – чьи-то шаги за спиной.

Ох, думаю, мать честная! Но не оборачиваюсь, в «Странствии пилигрима» говорится: если человек оглядывается, у него недостает веры. Так мы шагали в молчании, пока со мной не поравнялся мужик в кепке и в болоньевой куртке, чистый мытищинский тип, склонный к тучности и меланхолии.

А мне Рита давно еще говорила: «Когда я кого-нибудь опасаюсь ночью в подворотне, я самым решительным образом направляюсь к этому человеку и спрашиваю: как пройти в булочную? Или: который час? Может, он не ответит, но мы с ним заглянули друг другу в глаза и чуть ли не преломили хлеб!.. Поэтому даже негодяи и подлецы – все ко мне очень всегда расположены».

Так что я тронула его за рукав и спросила:

– Как пройти к Клязьминскому водохранилищу?

Он даже вздрогнул от неожиданности.

– Я тоже, – говорит, – иду в эту сторону.

Заборы, заборы, гаражи, брошенные склады. Дикие безлюдные места. А дальше черные муромские леса и никакой электрификации.

Вот он шагает чуть поодаль и с подозрением на меня поглядывает. В конце концов не выдержал и спрашивает:

– Вы что ж, гулять идете?

– Да, – говорю, – гулять.

– Так поздно? Вас там кто-то ждет?

– Ждет.

– Кто, если не секрет?

– Муж, – отвечаю как ни в чем не бывало.

Он еще некоторое время хранил задумчивое молчание. Потом опять не вытерпел:

– А где ж он?

– Муж мой? – говорю. – Да вон он, – и показываю с холма на открывшуюся взору черную водную гладь, где меж трех континентов мироздания, один на целом свете, раздвигая полночь, выплывал из своего логова Кеша с ясным месяцем, облаченный небесами, подпоясанный зорями, звездами застегнутый.

Замолкли шорохи ночные, воздух едва шевелился. Луна светила так ярко, что с холма, где мы остановились с моим попутчиком, можно было разглядеть чайкино перо и водолазный шлем, прошлогодние ягоды рябины и камешки на белом песке.

Да, черт возьми, это были чудесные минуты.

Я не поняла, какое впечатление произвело Кешино представление на прохожего в болоньевой куртке. С виду – ничего особенного. Закурил беломорину, постоял, потоптался и отправился домой по дорожке.

За холмом в двенадцатиквартирном доме в однокомнатной квартире жила его семья: жена и двое детей. Он пришел, ни слова не говоря, поужинал, отказался смотреть телевизор.

Жена спросила:

– Что с тобой? Ты не заболел? Он ответил:

– Я уволился с работы.

Достал свои старые тетради, в которых когда-то писал стихи, читал их всю ночь, что-то чиркал, вырывал листы, сортировал. Под утро вдруг написал несколько строк. На следующий день опять сочинял, зачеркивал. Потом все порвал, выбросил, вернулся к себе на работу, на бензоколонку. Там строго спросили:

– Где был три дня?

– Болел, – ответил. – А сейчас выздоровел.

С тех пор каждый