Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов

class="p1">Он влез в окно и увидел, что мать спит одна на полу.

– Мама! Чего ты спишь? Ночи нету, а ты спишь – ты вставай, мама! Я больше ни с кем не буду играть, я наигрался, я с тобой теперь буду…

Во дворе замычала Зорька.

– Вставай, мама, тебя Зорька зовет.

Мать молчала без дыхания, и ее вытянутые большие руки без силы лежали на полу.

– Ты умерла теперь! – увидел Митя и сказал: – Я тоже помру с тобой.

Он прилег к ней, обхватил одну ее холодную руку и приник к ней лицом.

В сумерки приехал отец и привез с собой доктора к матери. Отец осмотрелся, стал перед матерью на колени и поцеловал ее в лоб; потом он поднял сына и приютил его у себя на груди, чтобы он утешился и уснул.

* * *

Мать похоронили под старым дубом на опушке леса, и Митя стал жить без матери.

Днем отец редко бывал дома, он уезжал в лес на службу и приезжал к вечеру, а Митя жил один. Чужая старуха приходила каждый день из деревни и справляла работу в хозяйстве, но ее забота была плохая, потому что семейство ей было неродное и отец платил ей за работу деньгами и хлебом.

Митя не знал, как ему жить без матери. Он с утра уходил к лесному дубу, где мать положили в землю, и был там один весь долгий день среди травы и маленьких людей.

Он подружился было с муравьем и рассказал ему, что у него умерла мать.

– Ну что ж, – сказал муравей, – она умерла, а ты живи.

– Без матери нельзя, – сказал Митя муравью.

– Можно, – ответил муравей. – Если бы ты не родился еще, тогда мать тебе нужна. А раз ты родился, мать тебе не нужна.

Митя не понял муравья.

– Ты маленький человек, – сказал он муравью, – ты в землю умеешь ходить по норкам. Ты сходи к моей матери и проведай ее, а потом мне расскажи про нее.

– Нам глубоко ходить некогда, – сказал муравей. – У нас, ты видишь, какая муравьиная куча! Нам делов много, нам некогда.

– А что ты будешь делать?

– Я тлю пойду доить, а потому груз буду в муравейник таскать – солому и лес, – нам строиться надо. Нам о тебе думать некогда.

Озабоченный муравей уполз по своим делам, а Митя подошел к белой бабочке; бабочка сидела на синем цветке, трепетала крыльями и вся дрожала, словно ей страшно было жить.

Митя спросил у бабочки: чего она боится?

– Я не боюсь, – сказала бабочка, – это я радуюсь теплому свету, я сейчас полечу.

– Ты полетишь далеко или близко?

– До вечера, а вечером я умру, вечером я старая буду.

– Мама моя тоже умерла, – сказал Митя. – Когда ты умрешь, ты увидишь ее?

– Не знаю, я не умирала, – сказала бабочка.

Митя грустно глядел на бабочку, и в глазах его были две слезы.

– Я увижу ее, – сказала бабочка. – Я скажу ей: пусть она опять живет.

– А утром ты прилети ко мне, я тут буду, и ты опять живи до вечера.

– Нет, я червяку расскажу, как была у твоей матери, а червяк приползет и тебе скажет. А сама я больше не прилечу сюда, мне жить два раза нельзя, завтра другим бабочкам надо жить, утром другие бабочки будут лететь. А я рада, что живу до вечера и вечером умру.

Добрая бабочка встрепенула крыльями, и тихий ветер понес ее вдаль над травами и цветами.

Митя глядел ей вслед, как она улетала от него. И он увидел, как из травы поднялась птица и склевала бабочку на лету. Мальчик тогда лег лицом в землю и заплакал, что добрая бабочка не дожила своей жизни до вечера.

Большой земляной червь подполз к лицу Мити и спросил его:

– Чего ты плачешь? Живи не плачь!

– Я не плачу, – ответил Митя, – ты слепой, ты ничего не видишь.

– Я не вижу, а чувствую, – произнес червяк. – Слеза твоя капнула, а я с землей ее сжевал и узнал, что в земле была слеза.

Митя сказал червю всю правду и отчего он плачет. Червь не шевелился и слушал его…

– У матери последнее дыхание вышло, и она умерла, – говорил Митя. – Я хочу ей от себя дыхание отдать, чтоб она жила, а она в земле глубоко лежит…

Червь молчал и думал.

– Я тоже дышу, – тихо произнес червь, – дыхание для твоей матери я могу от себя отдать.

– А ты отдай! – просил Митя. – Ты пройди к моей маме сквозь землю и отдай ей свое дыхание, пусть она вздохнет и будет жить. А если ты умрешь, тебя мама ко мне принесет, и я тебе отдам тогда свое дыхание, и ты опять станешь живой.

Червь задумался.

– Да я что, я червь, – сказал он, – я могу и без жизни обойтись, это вот тебе нужно обязательно быть на свете.

– А зачем же ты тогда есть? – спросил Митя.

– А затем, что муравьи мне велят почву пахать и рыхлить. Они тут новый муравейник строить будут. А я у них пахарем-крестьянином работаю, затем и живу. Некогда мне в землю глубоко ходить.

– Муравей мне тоже говорил – ему некогда, – сказал Митя. – Одна бабочка была добрая.

– Не обижайся на меня, – произнес червь. – Я обдумал. Ты разорви меня пополам.

– Не хочу. Тебе больно будет.

– Разорви меня, нас тогда двое будет. Один останется землю муравьям пахать, а другой к матери твоей пойдет. Рви меня пополам, мне не больно, я привык.

Митя взял червя в руки и разорвал его; тогда их стало двое: полчервя уползло работать землю для муравьев, а полчервя осталось. Этот полчервя попрощался с Митей и пополз в глубину земли, к матери осиротевшего мальчика. Митя теперь не знал, какой же из двоих полчервей был тот, который говорил с ним.

* * *

На другое утро Митя пришел снова на это место и нашел Полчервя. Это был тот, что остался пахать, а того, что ушел в глубокую землю, того не было. Полчервя заглатывал и пережевывал землю, так он мягчил и пахал ее. Он то показывался наружу, то уходил в темноту почвы, но все время ползал вперед и назад и трудился.

Полчервя-пахарь почувствовал, что Митя пришел и дышит возле него.

– А того