Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

росла пышная, раскидистая тысячелетняя лиственница. Паломники, приходящие к источнику, похоже, считали священной и лиственницу, поэтому, оказывая ей почтение, подвязывали к свисающим ветвям ленточки белой материи.

От того лиственного дерева ныне и пня не осталось: молодежь с пламенем в сердцах, которая в тридцатые годы вела в здешних краях непримиримую борьбу с пережитками прошлого, срубила ее и распилила на дрова.

Мукурцы давным-давно забыли о том, что когда-то ключ считался священным и что у его истока росла мята. А поскольку они об этом забыли, то никто уже не ухаживал за родником, его окрестности поросли камышом, а влажные берега оболотились.

Расчистил глазок и возвратил к жизни забытый людьми источник как раз Жангали...

Когда Дамеш ушла из жизни, он сразу сдал в совхоз подотчетных овец, бросил заимку в Акалахе и переехал в Мукур. Купил в ауле дом, поднял двух дочерей, занимаясь черновой совхозной работой, а когда подоспело время, вышел на пенсию. Сейчас он живет у своей старшей дочери Ризы.

Тихоня Жангали оказался необычайно преданным в любви: не раз Нургали подсылал к братишке земляков, чтобы тот породнился с кем-нибудь, однако все его уговоры оказались напрасными.

Когда Жангали еще работал, то к Мятному роднику приходил лишь изредка, если бывал свободен. Выйдя на заслуженный отдых, он наконец-то был полностью предоставлен сам себе и теперь практически весь день копошится у родника. Сосна, которую он много лет назад посадил у самого истока, ныне превратилась в стройное дерево с пушистой кроной.

Если кому потребуется Жангали, его всегда можно найти рядом с тем местом, откуда бьет Мятный ключ.

* * *

Попробуйте спросить у аулчан, кто сегодня самый видный и почитаемый старец в Мукуре, — практически все назовут муллу Бектемира. И на то есть причины.

Бектемир — самый старший среди аульных стариков, аксакал, чей возраст перевалил уже за семьдесят. К тому же, по сравнению с другими пожилыми мукурцами, Бе-кен в полной мере обладает и умом, и мудростью, и нажитым опытом, и достаточной хитростью. Правда, он, подобно Амиру, книг не читает, газет и журналов не листает и не ходит ежедневно в кино, примкнув к молодым завсегдатаям клуба. Сила Бекена — в его жизненном опыте, в уроках и выводах, извлеченных им из собственного долгого пути. Поэтому мукурцы с почтением зовут Бектемира не иначе, как «аксакал» или «молде-ке»*, в то время как Амира, нахватавшегося поверхностных знаний из книг и кинофильмов, окрестили за глаза «тронутым».

Бектемир получил звание муллы совсем недавно. А вообще-то, прежде ему и в самом крепком сне не могло присниться, что когда-нибудь он возьмет в руки четки и встанет на путь веры...

Когда мулла Ашамай, слывший бдительным хранителем древних традиций и воплощением самой старины, достигнув столетнего рубежа, ушел в мир иной, Мукур осиротел, оставшись без священнослужителя.

Жизнь есть жизнь, смерть не обходит стороной и Мукур. Когда такое случалось, аулчане в поисках муллы мчались в Аршаты или Берель. Знавший об этом Бектемир в один прекрасный день не выдержал. Ему была знакома старинная грамота, поэтому он отправился в далекий Нарын и не торопясь стал брать уроки у крупного знатока ислама Сайфи-хазрета.

Слава Аллаху, теперь, в сравнении с полуграмотными мусульманскими служками Аршаты и Береля, которые даже суры и заповеди Корана толком не знают, у Бекена, умеющего читать старую арабскую графику, на этот счет совесть перед Всевышним чиста.

Как судачат люди, Бектемир, похоже, напрочь лишился сейчас прежнего веселого нрава, склонности к шуткам и розыгрышам.

Кто не соблазнялся в молодые годы озорством, кого не тянула на шалости эта задорная пора? Бекен тоже в свое время был самым что ни на есть сумасбродным про,-казником.

— Это ведь Бектемир раньше времени свел в могилу беднягу Нурпеиса, — сказал как-то Мырзахмет и, вспомнив былые дни, громко расхохотался.

— Как это «свел в могилу»? — сразу насторожился библиотекарь Даулетхан, что всегда держал ухо востро.

— Нурпеис ведь скончался, даже до пенсии не дожив... Об этом я и говорю.

— А причем здесь Бектемир?

— Еще как причем, светик мой.

— Как же так... Выходит, если кто-то кого-то убил, вам это — повод для веселья?

Конечно, чтобы такие молодые аулчане, как Даулетхан, которым ни черта о жизни стариков не известно, что-то поняли, нужен долгий рассказ. Но было бы непорядочно вот так резко заявлять, что Бектемир «убил» Нурпеиса. Это равносильно клевете на благочестивого мукурского муллу, степенно перебирающего четки и потупившего в смирении взор, как и подобает посланнику Аллаха.

Тем не менее, слова бывшего директора Мырзахмета небезосновательны. В том, что покойный Нурпеис покинул бренный мир до поры, вволю испив телесных страданий и став колченогим калекой с покривившейся шеей и свистящей грудью, и в самом деле есть прямой вклад Бектемира.

О прежних проделках двух друзей, которые по жизни шли неразлучно, будто ягнята, сосущие одну матку, мукурцы и сегодня с удовольствием вспоминают, да так, словно сказку сказывают.

— В груди-то у Нурпеиса свищет аккурат с тех пор, как он решил прокатиться верхом на олене, — обязательно затронет, например, старую историю Нургали.

Хотя в Шубарагаше, Береле да Ореле оленей и маралов выращивали уже давно, во владениях Мукура этих животных раньше не разводили, а завезли позднее.

В один из теплых, погожих летних дней два друга, помня об этом факте, взяли аркан, недоуздок и отправились в расположенный в низовьях Шубарагаш, где оленей и маралов была тьма-тьмущая.

А задумали они вот что: в своей жизни Бектемир с Нурпеисом вкусили много чего хорошего и плохого, но вот прокатиться верхом на живом олене так и не попробовали. Понаслышке им было известно, что на далеком Крайнем Севере оленей вроде бы не только используют в качестве верхового транспорта, но и в сани запрягают.

А чем хуже шубарагашские олени с их величественными рогами? Джигиты не раз укрощали строптивых стригунков, которые даже к гриве своей не дают прикоснуться, а олени, поди, не страшнее, чем непокорные жеребцы. Коли так, решили твердо друзья, почему бы самим не испытать, на что эти животные способны.

Быстро спустившись вниз с внешней от Шубарагаша стороны, они вошли в расположенный в густом сосняке обширный вольер. Один загонял животных криком, другой подкарауливал спереди — с великими трудами и горем пополам им в конце концов удалось поймать одного оленя. Привязав его к дереву, надели на голову недоуздок.

Когда все было готово, Бектемир попросил:

— Можно я на него сяду? Нуреке, разреши мне первым попробовать, а? Пускай