Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Ты уверен, что вы ее откроете? — спросила она.

— Как в том, что ты сидишь рядом со мной.

— На чем основывается эта уверенность?

— На исследованиях геофизиков, на первой пробуренной там скважине, которую нам загубили. На нашем чутье охотников за нефтью, наконец. Тебя это устраивает?

— Да. А когда будут испытания?

— Они уже идут. А теперь могу спросить я?

— Конечно! — она сняла тяжелую шапку и мотнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам.

— Как у тебя домашние дела? Все улеглось?

— Относительно, — Таня опустила голову и, покрутив носком сапога, стала нарочито внимательно рассматривать свои ноги. — Если бы не Андрей, мне было бы невероятно трудно...

У Остудина неприятно заскребло на сердце. Он никогда не видел Андрея, но с тех пор, как узнал Таню, все время ревновал ее к нему. Хотя не имел на это никакого права. Поэтому тут же спросил себя: а чего ты хотел? Чтобы она жила одна, и ты мог приезжать к ней, когда тебе вздумается? Нет, семья всегда была основой жизни. Пока будет семья, будем существовать и мы, люди...

Старший лейтенант опять попытался найти для раненой руки более удобное место, но это причинило ему такую боль, что он, побелев, невольно скорчился и застонал сквозь зубы.

— Вам помочь? — сразу встрепенулась Таня.

— Не обращайте внимания, это сейчас пройдет, — ответил он, подняв на нее искаженное болью лицо.

Остудин открыл портфель и достал из него бутылку коньяка. Он всегда брал его с собой в дорогу. Коньяк помогал легче переносить утомительные многочасовые перелеты на таких самолетах, как АН-2. Этому научил его главный геолог Еланцев. Однако у Остудина не оказалось стакана, а к пилотам идти не хотелось. Но замешательство длилось несколько мгновений. Вслед за бутылкой Остудин извлек из портфеля несессер, вытащил из него алюминиевый стаканчик, в котором разводят мыльную пену для бритья, и протянул старшему лейтенанту.

— Держите, он чистый, — сказал Остудин и, когда старший лейтенант взял стаканчик в руку, открыл бутылку.

Остудин понимал, что коньяк — не лучшее лекарство от раны, но ничего другого не было. Он налил коньяк в стаканчик, и старший лейтенант, запрокинув голову, залпом выпил. Закуски не было. Таня поняла это по лицу Остудина, достала из своей сумочки шоколадку разломила пополам и отдала половинку старшему лейтенанту. Остудин опять наполнил стаканчик коньяком и вернул его раненому.

— Пейте, — сказал он. — Это должно помочь.

Старший лейтенант закрыл глаза и снова выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и протянул стаканчик.

— Саша был вашим другом? — спросил Остудин, видя, что с лица старшего лейтенанта начинает исчезать пугающая белизна.

— Он прикрывал нас, когда я вел ребят на прорыв.

— Так это вас зацепило там? — Остудин показал глазами на раненую руку.

Старший лейтенант молча кивнул.

— Может быть, выпьете еще? — Остудин протянул ему бутылку.

— Нет, хватит, — решительно мотнул головой офицер.

Таня, слушавшая их разговор, перевела взгляд на ящик и сразу изменилась в лице. Она не могла понять, как не подумала об этом раньше. Очевидно, потому, что ей часто приходилось летать в самолетах геологов. А они постоянно возят какие-нибудь железяки и ящики с оборудованием. Но спрашивать ничего не стала. Ей казалось, Остудин должен сам сказать об этом. Однако он сидел, уставившись, словно изваяние, в одну точку. Работа, все личные переживания были сейчас за границами его сознания. «Что я скажу Кузьмину? — уже в который раз думал он. — Ведь недаром еще древние говорили: не дай Бог родителям увидеть смерть своих детей». Он посмотрел на ящик и перевел глаза на Таню.

— Кто в этом гробу? — едва выговаривая слова, спросила она, и Остудин заметил, как расширились ее темные зрачки.

— Сын моего заместителя Саша Кузьмин. Ты его знала?

ЗОВ СЕВЕРА

Начальником Таежной нефтеразведочной экспедиции Роман Иванович Остудин стал два года назад. До этого работал начальником цеха бурения на одном из нефтяных промыслов Поволжья и о Сибири знал только понаслышке. Его жена Нина была учительницей английского языка, и занимаемое положение вполне устраивало обоих. Им казалось, что оторвать их от родной земли невозможно, настолько они приросли к ней. Но когда в Сибири стали открывать одно месторождение нефти за другим и конторы бурения начали расти там, как грибы, в таежные дебри хлынули буровики со всех концов страны. Из Поволжья на берега Оби поехали целые бригады. Бродяжий зуд задел и Остудина. Но ему не хотелось заниматься эксплуатационным бурением. Он всегда считал его вторичным, ведь промысловики идут по пятам геологов. Остудин был честолюбив и самоуверен.

В студенческие годы ему снились сны, в которых он видел себя удачливым геологом, открывателем крупных месторождений нефти. Однообразная работа буровика вытеснила их из памяти. Но однажды сны напомнили о себе. Подписывая собравшемуся в Сибирь бурильщику Тимофею Евстигнееву заявление на увольнение «по собственному желанию», он вдруг ощутил острую зависть к нему.

— Стало быть, в Сибирь? — спросил Остудин, глядя куда-то вдаль, мимо Евстигнеева.

Ему вдруг представились бескрайние леса, маленькие и аккуратные деревянные поселки с широкими, заросшими травой улицами, и высокие пирамиды буровых вышек рядом с ними. Люди открывают там новую страницу в истории освоения огромного края. Они живут совсем другими заботами, думают совсем не о том, о чем каждый день болит голова у него. И Остудин впервые ощутил, что в его устроенной жизни чего-то недостает.

— В Сибирь, — медленно ответил Евстигнеев, удивившись неожиданной перемене в настроении начальника.

— А что, и в Сибири люди живут, — Остудин задумчиво протянул бурильщику заявление со своей резолюцией. — Удачи тебе!

Тимофей Евстигнеев ушел, легонько прикрыв дверь. Открыл широко, а уходя, именно прикрыл. Бережно и неторопливо, словно боялся лишним шумом спугнуть неожиданные мысли, которые совсем не случайно нахлынули на Остудина. Он встал, прошел к двери, выглянул в коридор. Бурильщика там уже не было. Остудин закрыл дверь и подошел к окну. Холодный ветер срывал с деревьев последние листья и гнал их по тротуару. Они липли к мокрому асфальту, залетали под колеса проносившихся мимо машин и летели дальше. Остудину почему-то подумалось, что в Сибири сейчас лежит ослепительный мягкий снег и вездеходы режут его тяжелыми