Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

в своей комнате. Он входил, требовал, чтоб я отперла спальню… ломился в двери; я отворяла. Он клялся в любви и говорил, что ненавидит меня, допрашивал, любила ли я его когда-нибудь, и уходил, оставляя меня без чувств… Однажды даже он стрелял в меня… Он потерял место и стал пить еще более.

Я решилась оставить мужа и спасти ребенка. — Валентина Николаевна остановилась, провела рукой по лицу и продолжала: — После смерти отца — мать моя умерла раньше, — я получила маленькое наследство и уехала от мужа в Петербург. Родные уговорили его прислать мне вид, и я прожила год тихо и спокойно, посвятив себя воспитанию сына… О муже я редко получала известия, как вдруг, несколько месяцев тому назад, он приехал сюда, поселился со мной на квартире и снова начал мучить меня и требовать сына… Я обращалась ко всем, но никто не мог помочь мне; я предлагала ему развод, но он только смеялся и говорил, что не оставит меня до тех пор, пока кто-нибудь из нас не умрет… Жизнь моя опять стала адом — защиты нигде, и я решилась, наконец, обратиться к вам… Бога ради, спасите меня от этого человека!

Валентина Николаевна сдерживала слезы, но сдержать их не могла. Сперва тихо, совсем тихо, потом громче и громче раздавались в кабинете рыдания. Бедная молодая женщина! Ей так было тяжело, что, несмотря на присутствие Сергея Александровича, она не только разрыдалась, но почувствовала себя очень дурно. Головка склонилась набок, как у подстреленной птички, глаза полузакрылись и томно глядели из-под длинных ресниц… Полуоткрытый ротик с белеющими зубками, казалось, молил о сострадании… Непременно требовалась вода или флакончик с солями.

Сергей Александрович был в некотором смущении.

Он видел много слез в этом уютном уголке, но такой настоящей истерики ему не приходилось видеть, кроме того, он побаивался, как бы рыдания не сделались громче и не долетели до слуха его супруги. Супруга Сергея Александровича была очень чутка к женскому голосу, и это Сергей Александрович хорошо знал. Очевидно, ему следовало подойти и помочь несчастной женщине, и он охотно бы подошел, чтобы кстати поближе разглядеть это хорошенькое личико и тяжело вздымающуюся грудь, но боязнь попасть в смешное положение не позволяла ему исполнить долг человеколюбия до конца. Он как-то искоса поглядывал на молодую женщину и ограничился только тем, что придвинул на другой край стола стакан с водою и флакончик с солями и несколько раз повторил серьезным тоном:

— Успокойтесь, Валентина Николаевна, успокойтесь, бога ради…

По счастию, истерическое состояние не приняло больших размеров. Валентина Николаевна пришла в себя, села как следует в кресле, просила извинить ей «вспышку горя» и взглянула на Сергея Александровича, как бы замирая в ожидании ответа.

В ее глазах как будто стоял вопрос: «Неужели вы меня не пожалеете и не избавите от мужа?»

Сергей Александрович, взволнованный началом истерики, скоро оправился и принял обычный свой вид.

Он опустил глаза перед замирающим взглядом несчастной женщины и, выдержав паузу, проговорил:

— Вы говорили, что супруг ваш потерял состояние?..

— Да, он совсем разорен…

— И у него нет никаких занятий?

— Никаких.

— А у вас, если не ошибаюсь, осталось после родителей небольшое состояние?

— Самое маленькое.

— Мне кажется, что супруг ваш пошел бы на добровольное соглашение, если бы вы предложили ему сделку, и тогда вы могли бы добиться развода.

Молодая женщина энергично замахала головкой.

— Я все пробовала… Я предлагала ему все свое состояние… все, но он ни на что не идет… Ему доставляет удовольствие мучить… держать вечно в страхе, грозить отнятием ребенка…

Сергей Александрович снова опустил глаза. Комбинация, предложенная им, очевидно, была невозможна.

— К кому вы прежде обращались с просьбой?

— О, я ко многим обращалась, но везде один и тот же ответ, что мужа с женою судить нельзя…

И Валентина Николаевна назвала несколько лиц и перечислила несколько учреждений, куда она обращалась.

Кривский подумал и взглянул на Валентину Николаевну пристальным взглядом. Она в это время все так же смотрела ему прямо в глаза с детской надеждой, что наконец нашелся человек, который поможет ей.

— Оставьте вашу докладную записку у меня… Не тревожьтесь, — ласково прибавил он, заметив, как вдруг после этих слов потемнел взор молодой женщины, — не тревожьтесь. Я постараюсь сделать для вас все, что возможно, и облегчить ваше положение… Вы так молоды… Жизнь ваша еще впереди, и мне было бы жаль не попытаться помочь вам… Быть может, мы что-нибудь сделаем…

Валентина Николаевна просветлела. О, какой благодарный, нежный взгляд кинула она на доброго старика, понявшего ее положение. Она смотрела на него с какой-то благоговейной признательностью и тихо проговорила:

— Как я вам благодарна… как я вам благодарна!..

— Подождите еще благодарить! — усмехнулся Кривский, останавливая ласковый взгляд на молодой женщине.

Она поднялась с кресла. Кривский пожал ее маленькую ручку, проводил до дверей кабинета и еще раз повторил, что он не забудет ее дела. В ответ она снова бросила на него такой благодарный взгляд, что Сергей Александрович почувствовал, как приятно делать людям добро. Когда молодая женщина скрылась, он проговорил как бы в раздумье:

— Бедная… бедная молодая женщина… И такая хорошенькая… Очень хорошенькая!..

Он позвонил камердинера и приказал подавать одеваться. Пора было ехать. И без того молодая просительница отняла у него несколько драгоценного времени, обыкновенно посвящаемого более важным делам.

Валентина Николаевна спускалась по широкой лестнице совсем преображенная. Страдальческое выражение, которое только что было у нее, когда она сидела в кабинете, исчезло с лица ее так же быстро, как быстро проносится облачко, закрывшее на мгновение сияющее солнце. Она была весела, даже игрива, и когда вышла на улицу, то остановилась у подъезда с видом рассеянной бабочки, не знающей куда ей лететь, направо или налево. Она повернула налево, по направлению к Литейной, и пошла легкой, грациозной поступью, приподняв чуть-чуть трен, так что в глазах прохожих мелькал только беленький чулок ее маленькой ножки, заставляя их поднимать любопытные взгляды на хорошенькое личико, казавшееся еще милей под вуалеткой.

Какой-то толстый господин даже приостановился при встрече с Валентиной Николаевной и как-то странно крякнул, так что вызвал улыбку на уста молодой женщины, и долго смотрел, обернувшись назад, как удалялась грациозная фигурка маленькой женщины и как извивалось по сторонам ее черное платье.

Валентина Николаевна прошла уже Кирочную и только что повернула на Литейную, как вдруг испуганно остановилась, чуть-чуть вскрикнула и стала быстро переходить улицу. Страх исказил черты лица ее, тот физический страх, какой вы видите в глазах виноватой собаки, ожидающей,