Женщина из дома с олеандрами - Риити Ёкомицу

должно быть, возникли из-за переселенцев, которые сохраняли свою культуру и поклонялись собственным богам. А возможно, их корни кроются в существовании когда-то тайных христианских общин. Однако в нашей вселенной множество загадок, не постигнутых человеком. Как говорил Горацио, рассудок ничего не знает. Рассудочное знание стремится все упростить и дает легендам и преданиям простые и понятные объяснения. Однако наша вселенная и ее скрытый смысл куда более сложны. Поэтому все философы к концу своего научного пути неизменно отдают должное поэтам. Ведь тот мир за гранью рассудочного мышления, который интуитивно познают поэты, есть истинная метафизическая реальность.

Предаваясь подобным размышлениям, я в одиночестве шагал по осенней горной дороге. Тем временем она становилась все уже, превратилась в тонкую лесную тропинку, а затем и вовсе исчезла в глубине рощи. Рельсы — единственный возможный ориентир — тоже куда-то пропали из виду. Я совершенно потерял дорогу.

«Заблудился!» — было первой мыслью, вспыхнувшей в сознании, стоило мне очнуться от грез. Я засуетился и поспешил на поиски дороги. Попытался вернуться назад, к началу пути, но в итоге окончательно утратил ощущение направления и очутился в лабиринте бесконечных развилок. Чаща становилась все глубже, и тропинка, по которой я шел, исчезла в густых колючих кустарниках. За все время бесплодных попыток вернуться я не встретил ни единой души. На сердце становилось все более неспокойно — я поспешил вперед, отчаянно пытаясь найти дорогу. И наконец наткнулся на свежие следы лесорубов на одной из тонких горных троп. Не отрывая взгляда, я отправился по следам. Кому бы они ни принадлежали, если они выведут к людям, этого будет достаточно, чтобы избавиться от тревоги.

Через какое-то время я спустился к подножию горы. И здесь совершенно неожиданно для себя открыл потрясающий новый мир. Вместо бедной сельской деревеньки передо мной раскинулся красивый процветающий город. Когда-то один знакомый рассказывал мне о путешествии по Сибирской железной дороге: по его словам, после того, как, день за днем пересекая бескрайние пустынные просторы, прибываешь на маленькую станцию провинциального городка, он кажется оживленным и большим городом, как бы ни был мал на самом деле. Вероятно, мое изумление отчасти было вызвано подобным эффектом. На равнине у подножия горы виднелось множество строений и нарядные пагоды сверкали в лучах солнца. Мне просто не верилось, что в подобной глуши мог найтись такой большой и благоденствующий город.

Я направился к нему, зачарованно думая о том, как похож этот вид на картинку в объективе диапозитива. И вот наконец сам оказался внутри нее. Попетляв по узким, словно утроба, переулкам, я вышел на многолюдную центральную улицу. До чего удивительное впечатление произвел на меня город! Лавки и жилые дома, тянущиеся вдоль улицы, отличались изысканной, тонкой красотой и вкусом, что придавало городу элегантный и нарядный вид. И заметно было, что он стал таким не по архитектурной задумке, а сам собой, под влиянием долгого времени. Благородная, с налетом старины красота города говорила о его долгой истории, которую жители бережно хранили. Здешние улицы были тесными — даже ширина центральной не превышала два-три кэн[60], остальные же вились россыпью узких переулков, зажатых между крышами домов. Петляя, словно в лабиринте, мощеные камнем дорожки стекали вниз по склонам. Многие пролегали под выступающими над землей окнами второго этажа и образовывали нечто вроде сумрачных тоннелей. Как в южных городах, то тут, то там красовались декоративные цветущие деревья и кустарники, рядом с которыми виднелись каменные колодцы. Здания, похожие на старинные купеческие дома, тянулись стройными рядами, из внутренних дворов порой доносились тихие отзвуки чудесной музыки.

На главной улице виднелось много заведений в европейском стиле со стеклянными витринами. Над входом в парикмахерскую висела вывеска с надписью «Barbershop». Были здесь и гостиница, и прачечная. На перекрестке примостилось фотоателье, а рядом, в широких окнах здания, похожего на метеостанцию, отражалось одинокое синее небо. У прилавка часовой мастерской сидел хозяин в очках, с головой погруженный в работу.

В этом городе, полном людей, жизнь била ключом. Но здесь не было шумно — напротив, по улицам разливалась мягкая тишина, словно все вокруг было погружено в глубокую дрему. Так казалось потому, что на улице не было ни одной грохочущей повозки — одни лишь пешеходы. Но дело не только в этом — сами люди на улицах казались удивительно тихими. И мужчины, и женщины выглядели изысканно и благородно и вели себя крайне сдержанно. Особенно прекрасны были женщины — грациозной, манящей красотой. Люди — и стоящие у прилавков, и просто разговаривающие на улицах — обладали прекрасными манерами, и их тихие голоса звучали нежно и мелодично. Говор и манера речи местных создавали ощущение касания к чему-то мягкому и приятному — словно воспринимаешь речь не столько ушами, сколько посредством прикосновений. В ласкающих слух голосах женщин были особенные очарование и сладость. Все на улицах города — и дома, и люди — казались скользящими тенями.

Я сразу заметил, что атмосфера, царящая в городе, создана искусственно и поддерживается благодаря беспрестанному вниманию и тонкому расчету. И речь не только о его архитектурном облике — абсолютно все в нем словно было подобрано и отшлифовано в соответствии с общим замыслом. Ни единое лишнее движение воздуха не должно нарушить эстетическую гармонию, выражающуюся во всем — пропорциях, симметрии, сочетании каждой детали, — это чувствовалось во всем вокруг. Поддержание гармонии требовало колоссальных расчетов, поэтому нервы города подрагивали от напряжения. Казалось, под запретом даже малейшее повышение голоса, способное разрушить общую гармонию. Каждое действие — прогулка, случайное движение, принятие пищи, размышления о своем или выбор узора для кимоно — требовало максимальной внимательности и деликатности, чтобы ни на секунду не выбиться из общей атмосферы и находиться в постоянной гармонии с ней. Словно весь город — хрупкая конструкция из горного хрусталя, готовая разлететься вдребезги, стоит лишь слегка нарушить ее равновесие. И для сохранения устойчивости ей необходимы опоры, положение и размеры которых рассчитаны вплоть до сотых долей, — благодаря им хрупкий баланс еще удается удержать. И что самое жуткое — для здешних это было совершенно реально. Малейшая оплошность обернется для жителей странными жертвами и разрушениями. Город был полон тянущего напряжения, вызванного беспрестанным ужасом перед скрытой угрозой. Он выглядел словно произведение искусства не просто из прихоти обитателей — за этим скрывалось что-то куда более важное и страшное.

Когда я заметил это, меня охватило беспокойство. Каждой клеточкой тела я ощутил мучительное напряжение, застывшее в воздухе. И необыкновенная красота города, и царящая в нем умиротворяющая тишина приобрели зловещий оттенок,