Луна над рекой Сицзян - Хань Шаогун

искали и искали. Для Цзинцзина этот поиск превратился в привычку, смысл его существования. Ради него он мчался вперёд дни и ночи напролёт, вдаль, вдаль…

Туман постепенно рассеялся. Зелёная листва деревьев была покрыта золотыми пятнами, которые то вспыхивали на солнце, то гасли. Недавно пролившийся дождь омыл землю, оставив в воздухе запах свежести. Цветы колыхались на ветру, стряхивая с лепестков капельки влаги, перешёптываясь между собой и словно посылая друг другу привет вместе с порхающими бабочками.

Нужно немного отдохнуть. Цзинцзин обернулся, но не увидел рядом серого голубя. Опустился на выступ скалы и осмотрелся. Что случилось? Серый голубь сидел поодаль совершенно неподвижно.

Если бы Цзинцзин увидел себя со стороны, то сильно бы удивился — он стал таким худым и грязным… Какой из него теперь голубь? Так, старая ворона.

Серый голубь, обычно очень разговорчивый, сегодня был необычайно тих. И напротив, всегда тихий и спокойный Цзинцзин просто не умолкал: он ворковал, распевал на все лады, то с тревогой, то с воодушевлением, то умоляя, то ободряя. К сожалению, его голос стал совсем слабым и хриплым.

Возможно, людям легко расставаться с друзьями и любимыми, а вот голубям это даётся непросто. Взгляд Цзинцзина был преисполнен огромной печали. Он звал и звал, кричал до хрипоты и изнеможения, и перед глазами у него была только трепещущая серая точка, удаляющаяся на север. Он не думал о том, что серый голубь тоже похудел, измучился, лишился нескольких перьев, он просто не мог остаться без его тепла, без его поддержки и опоры. Он одновременно кричал и плакал, не замечая ни солнечного света, ни озёр, ни цветов, сверкающих каплями росы, ни этих проклятых родных мест…

На следующее утро серый голубь, проснувшись, не нашёл возле себя Цзинцзина, о нём напоминала лишь горстка кедровых орешков, вероятно оставленных им для друга. Осознав, что теперь он действительно остался один, голубь почувствовал необъяснимый ужас и тоску. Он вскрикнул и молнией устремился в небо, пытаясь высмотреть Цзинцзина, но того не было и следа. Не различая направления — восток, запад, юг, север, — серый носился по небу, беспорядочно и отчаянно. Наконец, когда взошло солнце, он заметил внизу белого голубя. Белое пятнышко светилось в тумане, то появляясь, то пропадая, словно мираж. Неужели это Цзинцзин? Почему он не отвечает?

Серый голубь кинулся вниз, не замечая приближающегося журчания воды. Бултых! Он испуганно затрепыхался, борясь с течением, намокшие крылья отказывались повиноваться. Он то всплывал на поверхность, то опять уходил под воду, снова выныривал и снова тонул… Пока наконец огромная рыба не схватила его и ещё одна не набросилась следом.

Круги на воде постепенно исчезли. Утренний свет просачивался сквозь ветви большого дерева. Цветы подняли головки, а пчёлы и бабочки вновь принялись за работу…

Здесь нет работы. Всё, чем живут эти существа, одинаково чуждые и городу, и деревне, — смех и ругань, игральные карты, пустые бутылки, денежные переводы от родителей, «Тройка» и «Роза для тебя». Сегодня мы сыты — а куда завтра отправят наш отряд? Ешь до отвала, пользуйся возможностью! Давай, твоё здоровье! За дружбу, за нашу удачу!

Плохо, что вина мало, теперь повсюду проблема с вином и табаком, с поставками туговато.

Говорят, в Хэнани — наводнение, в Ляонине — землетрясение. Чего бояться? Здесь бы следовало кое-что хорошенько встряхнуть. Для начала разрушить бы административно-хозяйственный отдел управления общественной безопасности, потом — уездное управление по переселению молодёжи, и можно возвращаться, наслаждаться прекрасными фильмами, футболом, мороженым, неоновыми огнями и велосипедами.

Мацюэ затянулся папиросой. Если вначале, только приехав сюда, он чувствовал беспокойство, то теперь почти привык к здешней атмосфере. Ему казалось, что всё это один длинный сон. Он научился играть в карты, ругаться, драться и отпускать сальные шуточки, привык цитировать старые фильмы к месту и не к месту… Но разве так можно? Иногда его снова охватывали сомнения, он чувствовал, что нельзя так бездарно тратить свою жизнь, нужно двигаться дальше и искать себе товарищей, каких-нибудь почитателей Эйнштейна или скрипачей, которые на одном дыхании могут сыграть целый этюд, — чтобы оживить в себе хоть каплю интеллекта, хоть немного воодушевления. И в то же время он боялся — боялся того, что стал никуда не годным и никому не нужным Мацюэ, воробьём с поломанными крыльями.

— Ты, лентяй! — проорал смуглолицый детина по прозвищу «Василий».

Он постучал в дверь и приказал:

— Твоя очередь идти на охоту. И прихвати с собой кого-нибудь.

Несколько человек вскочили и загалдели:

— Почему опять мы? Только что пришли с работы!

Мацюэ не стал спорить.

— Ну тогда… бросьте жребий, что ли!

Мацюэ и Василий оба проиграли, а поскольку славный молодец своих обещаний не нарушает, им пришлось взять ружья и отправиться в путь. Вдвоём они пересекли горную долину, так и не встретив добычи. Неожиданно на дороге показался пёс. Василий облизнул губы, щёлкнул затвором и собрался было прицелиться. Его спутник, присмотревшись и признав собаку бригадира, успел махнуть рукой, отводя дуло ружья, так что Василий промахнулся.

Приклад ружья со всего маху врезался в подбородок стрелку.

— Ты с ума сошёл? — прорычал Василий.

— Это же собака… оставь её.

— Твой предок, что ли?

— Это твой почтенный предок! — Мацюэ тоже выпил вина и тоже умел драться. Какое-то время они таращились друг на друга, прикидывая, пускать ли кулаки в ход.

— Ты, мать твою, из-за каждой суки так беспокоишься? А встретишь на войне гоминьдановскую бабу — тоже пожалеешь? Врагу сдашься, предатель?

— А ты уже углядел, что у неё под хвостом? Муху встретишь, тоже сперва смотришь, кто это, самец или самка?

Где-то поблизости раздался птичий крик. Этот внезапный звук тут же их примирил. Смуглый детина немедля перезарядил ружьё, поднял ствол и пальнул куда-то в листву — бам! — однако в цель вроде бы не попал. Птица вспорхнула в воздух, пролетела немного вперёд и снова опустилась на ветку. Теперь можно было разглядеть, что она была серой и напоминала очень мелкого фазана.

«Кур-р-р, кур-р-р» — голос птицы казался привычным и в то же время незнакомым.

— Никуда не годится, — Мацюэ выругался, выхватил у спутника ружьё, шагнул вперёд и без колебаний прицелился.

Он обязательно собьёт птицу. Мацюэ загадал: если попаду сразу, то отца реабилитируют. Если со второго выстрела — реабилитируют без восстановления должности и без зарплаты. А если с третьего… Тут уж ничего не поделать. Ему казалось, будто в эту минуту участь всей семьи была в его руках.

Бах! Чёрт, не вышло. Спокойно, птица ещё здесь, ещё попытка. Бах! Птица неровно и тяжело взлетела,