Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика

6 (18) февраля 1858

Citta dei Fiori

3. «Глубокий мрак, но из него возник…»{230}

Глубокий мрак, но из него возникТвой девственный, болезненно-прозрачныйИ дышащий глубокой тайной лик…

Глубокий мрак, и ты из бездны мрачнойВыходишь, как лучи зари, светла;Но связью страшной, неразрывно-брачной

С тобой навеки сочеталась мгла…Как будто он, сей бездны мрак ужасный,Редеющий вкруг юного чела,

Тебя обвил своей любовью страстной,Тебя в свои объятья заковалИ только раз по прихоти всевластной

Твой светлый образ миру показал,Чтоб вновь потом в порыве исступленьяПожрать воздушно-легкий идеал!

В тебе самой есть семя разрушенья —Я за тебя дрожу, о призрак мой,Прозрачное и юное виденье;

И страшен мне твой спутник, мрак немой;О, как могла ты, светлая, сроднитьсяС зловещею, тебя объявшей тьмой?

В ней хаос разрушительный таится.

1858

4. «О, помолись хотя единый раз…»{231}

О, помолись хотя единый раз,Но всей глубокой девственной молитвойО том, чья жизнь столь бурно пронесласьКружащим вихрем и бесплодной битвой,О, помолись!..Когда бы знала ты,Как осужденным заживо на мукиУжасны рая светлые мечтыИ рая гармонические звуки…Как тяжело святые сны видатьДушам, которым нет успокоенья,Призывам братьев-ангелов внимать,Нося на жизни тяжкую печатьПроклятия, греха и отверженья…Когда бы ты всю бездну обнялаПалящих мук с их вечной лихорадкой,Бездонный хаос и добра и зла,Всё, что душа безумно прожилаВ погоне за таинственной загадкой,Порывов и падений страшный ряд,И слышала то ропот, то моленья,То гимн любви, то стон богохуленья,—О, верю я, что ты в сей мрачный адСвела бы луч любви и примиренья…Что девственной и чистою мольбойТы залила б, как влагою целебной,Волкан стихии грозной и слепойИ закляла бы силы власть враждебной.О, помолись!..Недаром ты светлаВыходишь вся из мрака черной ночи,Недаром грусть туманом залеглаВкруг твоего прозрачного челаИ влагою сияющие очиБолезненной и страстной облила!

27 января (10 февраля) 1858

Флоренция

5. «О, сколько раз в каком-то сладком страхе…»{232}

О, сколько раз в каком-то сладком страхе,Волшебным сном объят и очарован,К чертам прозрачно-девственным прикован,Я пред тобой склонял чело во прахе.Казалось мне, что яркими очамиЧитала ты мою страданий повесть,То суд над ней произнося, как совесть,То обливая светлыми слезами…Недвижную, казалось, покидалаПорой ты раму, и свершалось чудо:Со тьмой, тебя объявшей отовсюду,Ты для меня союз свой расторгала.Да! Верю я — ты расставалась с рамой,Чело твое склонялось надо мною,Дышала речь участьем и тоскою,Глядели очи нежно, грустно, прямо.Безумные и вредные мечтанья!Твой мрак с тобой слился неразделимо,Недвижна ты, строга, неумолима…Ты мне дала лишь новые страданья!

1858

«Страданий, страсти и сомнений…»{233}

Страданий, страсти и сомненийМне суждено печальный следОставить там, где добрый генийДоселе вписывал привет…

Стихия бурная, слепая,Повиноваться я привыкВсему, что, грудь мою сжимая,Невольно лезет на язык…

Язык мой — враг мой, враг издавна…Но, к сожаленью, я готов,Как христианин православный,Всегда прощать моих врагов.И смолкнет он по сей причине,Всегда как колокол звуча.Уж разве в «метеорском чине»Иль под секирой палача…

Паду ли я в грозящей битвеИли с «запоя» кончу век,Я вспомнить в девственной молитвеМолю, что был-де человек,Который прямо, беззаветноПорывам душу отдавал,Боролся честно, долго, тщетноИ сгиб или усталый пал.

16 февраля 1858

Флоренция

Песня сердцу{234}

Und wenn du ganz in dem Gefühle selig bist

Nenns Glück, Liebe, Gott!

Ich kenne keinen Namen

Dafür. Gefühl ist alles…

Name ist Schall und Rauch

Umnebelnd Himmelsglut.

Göthe. Faust. I Teil[49]

Над Флоренцией сонной прозрачная ночьРазлила свой туман лучезарный.Эта ночь — точно севера милого дочь!Фосфорически светится Арно…

Почему же я рад как дурак, что грязна,Как Москва, и Citta dei Fiori?[50]Что луна в облаках, как больная, бледна,Смотрит с влагою тусклой во взоре?

О владыка мой, боже! За душу своюРад я всею поющей душою;Рад за то, что я гимн мирозданью поюНе под яркой полудня луною…

Что не запах могучих полудня цветовДушу дразнит томленьем и страстью,Что у неба туманного, серого — вновьСердце молит и требует счастья;

Что я верю в минуту, как в душу свою,Что в душе у меня лучезарно,Что я гимн мирозданью и сердцу поюНа сыром и на грязном Лунг-Арно.

Тихо спи под покровом прозрачно-сыройНочи, полной туманных видений,Мой хранитель таинственный, странный, больной,Мое сердце, мой северный гений,

17 февраля 1858

Флоренция

Отзвучие карнавала{235}

Помню я, как шумел карнавал,Завивался змеем гремучим,Как он несся безумно и ярко сверкал,Как он сердце мое и колол и сжималСвоим хоботом пестрым и жгучим.

Я, пришелец из дальней страны,С тайной завистью, с злобой немоюВидел эти волшебно-узорные сны,Эту пеструю смесь полной сил новизныС непонятно-живой стариною.

Но невольно я змею во властьОтдался, закружен его миром, —Сердце поняло снова и счастье, и страсть,И томленье, и бред, и желанье упастьВ упоеньи пред новым кумиром.

Май 1858

Чивитта-Веккиа

Из Мицкевича{236}

Прости-прощай ты, страна родная!Берег во мгле исчезает;Шумит и стонет бездна морская,В воздухе чайка ныряет.Дальше за солнцем, куда покатиласьЕго голова золотая.Солнце до завтра с нами простилось.Прощай, страна ты родная!Завтра я снова румяную зорю,Солнце увижу я снова.Увижу небо, увижу море…Не узрю лишь края родного.Замок, где мы пировали толпою,Вечное горе покроет…Двор прорастет зеленой травою,Глухо пес верный завоет.

<1858>

«Прощай и ты, последняя зорька…»{237}

Прощай и ты, последняя зорька,Цветок моей родины милой,Кого так сладко, кого так горькоЛюбил я последнею силой…

Прости-прощай ты и лихом не вспомниНи снов тех ужасных, ни сказок,Ни этих слез, что было дано мнеПорой исторгнуть из глазок.

Прости-прощай ты — в краю изгнаньяЯ буду, как сладким ядом,Питаться словом последним прощанья,Унылым и долгим взглядом.

Прости-прощай ты, стемнели воды…Сердце разбито глубоко…За странным словом, за сном свободыПлыву я далеко, далеко…

Июнь 1858