Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов
Говорит Москва читать книгу онлайн
«Говорит Москва!» – так начинало когда-то вещание советское радио, но роман не только и не столько о радио. Молодому радиожурналисту дали задание «разговорить Москву»: найти для нового проекта недовольного жизнью простого горожанина, который должен откликаться на любые события из новостной ленты. Задание казалось невыполнимым, однако всё же было выполнено – Москва заговорила. В романе столица говорит в прямом смысле слова: её улицы, площади, предместья, реки и, конечно, люди. От гастарбайтеров до артистов, от бывших комсомольских работников до нынешних магнатов. Произведение многослойное и многожанровое: это и лирическая комедия, и фарс, и поколенческая драма, но главное всё же в романе – любовь.
Когда-то Фазиль Искандер написал об Александре Кондрашове слова, которые актуальны и сейчас: «Александр Кондрашов чувствует вкус слова. Точен, сжат, весел. Его абсурд, к счастью, не вызывает ужаса. Он слишком здоровый человек для этого. Стихия площадного, народного юмора свободно плещется в его рассказах… Это и сегодняшний день, и это вечный народный юмор, и некое русское раблезианство. Юмор – вообще достаточно редкое свойство писателя, а добрый юмор Кондрашова ещё более редок…»
Потом старшая сестра Наташа как бы между прочим стала спрашивать Зою:
– Зой, а Зой, ты… мы тут по-простому, можно с тобой на «ты»?
– Конечно, у нас на работе все, и старые и молодые, все на «ты», я привыкла.
– Зой, а как ты относишься к полякам?
Зоя посмотрела на Костю, который посмотрел на сестру с выражением «ну зачем ты?».
– Как можно относиться к целому народу? Не знаю, с пониманием, наверное…
– А к польским евреям? – обострила вопрос сестра.
Отец закашлялся.
– К каким? – не поняла Зоя.
– Польским, – беспощадно уточнила сестра.
– Я не знаю, что вы, то есть ты… имеете в виду. Мой папа написал большую работу о преследованиях евреев в Польше. Из них следует, что поляки относились к евреям не намного лучше, чем немцы. У него из-за этого испортились отношения с нашими дальними родственниками в Варшаве, он ведь из старинного шляхетского рода…
– Какого? – как будто не расслышала сестра.
Отец прекратил кашлять и сказал отчётливо:
– Доченька, передай, пожалуйста, соли!
– На, пап, – протянула Наташа солонку.
– Я не к тебе обращаюсь, дурында! Зоинька, и хлебушка, пожалуйста.
Зоя протянула отцу хлеб и соль, и в глазах её Костя увидел слёзы. А Наташа встала из-за стола, хотела что-то сказать, но ничего не сказала и вышла.
Зоя тронула Костю за рукав, и он последовал за сестрой. Наташа одевалась в сенях – прихожую они по старинке называли сенями.
– Куда ты, не дури!
– И ты считаешь меня дурой?
– Ну что ты!
– Что я? Я нянчила тебя, а меня называют дурой.
– Дурындой! Батя погорячился, ты тоже разговор затеяла…
– Да недостойна она тебя, я же вижу человека. Что-то еврейское в ней есть.
– У неё бабка грузинка была.
– Грузинка? Ещё хуже. Я чувствую, что не будет тебе с ней счастья. Она тебя выбрала, а не ты её.
Наташа была похожа на отца, и внешне, и характером: быстро вспыхивала, но и остывала тоже быстро.
– Это не так.
– Так. Васька мой тоже считает, что он меня выбрал.
Но я-то точно знаю, что – я.
– Ну вот видишь! И у тебя отличная семья…
– Только я – не она, Костенька. Что я тебе, зла желаю?
Я чувствую! Тебе такая, как Ларка, нужна, она ходить за тобой станет, служить тебе…
– Зоя ходит за мной, служит.
– Это пока.
– Сестричка, ты ревнуешь, ты вбила себе в голову про Ларку, а не знаешь…
– Чего я не знаю? Я всё про неё знаю. Пропадёт твоя невеста.
– Прошу, не порть вечер, возвращайся к столу!
6. Невеста
Его с детства доставали: «Вот растёт для Кости невеста». Ларка ещё в пеленках была, а уже невеста.
Водил её, первоклассницу, в школу, потом новостройка оттяпала четную сторону их деревенской улицы, и Ларисины родители получили отдельную квартиру в большой Лобне, Костя стал видеть Ларку реже. Институтская жизнь отдалила воспоминание о «невесте». Оно оживало, когда Костя встречал её в Лобне, и он не мог не отметить, как она растёт и преображается. В последний раз запомнил её вдруг сильно вытянувшейся, немного неуклюжей, взрослеющей, к самой себе ещё не привыкшей.
Когда Костя уже работал на радио, он встретил её на дне школы, куда его зазвали как именитого выпускника. Давно он её не видел и потому не сразу узнал. Увидев Костю, она – да, вспыхнула. И среди многих стоящих у школы выпускников нельзя было не обратить внимания на этот всполох. Огненное пятнышко.
Уже не девочка, которую можно безнаказанно погладить по голове и спросить: как дела, невеста?
– Привет, невеста, как дела? – всё же спросил Костя и не удержался от восхищённой констатации: – Как же ты выросла.
– Мне уже девятнадцать лет, а всё невеста! – с некоторым укором, даже вызовом сказала она. И за её словами стояло: «Ну и где ты? Ты соображаешь или нет, что такое девятнадцать лет? Видишь, какая я стала?» Да, стала она какой-то угрожающе красивой. Нет, не вульгарной, а этого добра в Лобне развелось много… Про двух пришедших на школьный вечер девиц говорили, что они заработали бабки на свои ботфорты, норковые шубки поверх декольте – на Ленинградском шоссе. Лариса была одета совсем не вызывающе, кричаще скромно: очень обыкновенные сапожки, брючки, курточка, немодная чёлка. Необыкновенным, вызывающим было всё то, что никакой одеждой скрыть было нельзя; кричало то, чем её одарила природа. Кто бы мог подумать…
– Тебя не узнать.
– Я учусь в строительном техникуме, – отрапортовала с некоторым вызовом Лариса.
Техникум в городе был один, и именно строительный. Вторым планом прозвучало: «Ты же знаешь, что парней там больше, чем девчонок, и ты знаешь, какие теперь парни, так что не зевай».
Костя зевать не собирался, мешало только то, что в случае чего на Ларке придётся жениться. В его планы никакая женитьба не входила. Рано ему об этой ерунде думать, а если уж думать, то жениться он будет на москвичке.
– Ну и что мне с тобой делать? – Костин второй план растолкал все остальные и вырвался на первый.
– Всё, – просто ответила Лариса.
– Всё? – не поверил Костя.
– Всё, – согласно кивнула она, – всё, что хочешь.
Костя понял, что она не шутит.
– И что мне за это будет?
– Ничего.
– Ничего?
– Потому что я люблю тебя, Костенька… Вот сказала. Она произнесла это очень легко, как нечто всем хорошо и давно известное, как совершенно нормальное объяснение её такого не очень нормального поведения…
– Где? – хрипнул он несуразный вопрос.
– У меня дома. Ты знаешь, где он.
– Я знаю. – Костя кашлянул. – Мне тут выступить надо на торжественном собрании…
– Выступишь, и пойдём.
Лариса стояла перед ним как будто голая, как будто готовая на всё. И смотрела на него жертвенно покорными глазами.
У Кости пересохло в горле, а ладони стали мокрыми.
– А Сергей Игнатьевич, тётя Надя?.. Как поживают? – спросил Костя, вспомнив про её родителей, и покраснел.
– Папа с мамой в отпуске, к родным уехали во Владимир.
На радиостанции у Кости всякое уже к тому времени бывало, но такого мощного приступа ответственности Костя в себе не помнил. Ответственности, столкнувшейся с полной безответственностью. А главное, такого внезапного предложения не от московской шалавы, а от лобненской «невесты»…
Костя бестолково и путано выступил на торжественном собрании, шепнул удивлённой директрисе, что скоро вернётся, спустился из
