Три пары - Лорен Маккензи

заняться. Конор улыбался и кивал, но они уже некоторое время обсуждали список этих дел и так ничего и не сделали: не сходили на игру на стадионе «Крокер», не поели фиш-энд-чипс на Бычьей стене, не прогулялись до Клуба адского пламени[13]. Конор принялся извиняться. Он был измотан: усталость конца года и все такое.

– Иисусе, да я не жалуюсь. Не беспокойся об этом.

Дермот вытащил «Джелли Тотс». Молли отвлеклась от своих дел, и он разорвал пакетик зубами. Он скармливал ей мармеладки по одной. Молли называла цвет каждой, когда она появлялась из пакета. Красный. Желтый. Зеленый. Дермот протянул пакет Конору. Конор считал, что его матери совершенно все равно, кто именно дает ей драже, но он взял пакетик и вытащил конфетку. Молли широко раскрыла рот. Передние зубы отсутствовали. Конор так удивился, что уронил конфету. Он подобрал ее с пола и положил на стол, собираясь выбросить. Молли взяла ее и съела.

– Оранжевый, – сказала Молли.

– Где твои зубы, мам?

Молли ухмыльнулась, открыв рот и просунув язык в щель:

– Не знаю.

– Она все время теряла мост. Он хранится у нее в ящике для особых случаев, но лучше его убрать, чтобы она его не проглотила.

Два месяца в доме престарелых – и его мать превратилась в карикатурную старуху, на одну бородавку не дотягивающую до карги из сказки. Конор резко встал и объявил, что ему надо в туалет. Пока он мыл руки, то говорил себе, что она и не вспомнит, приходил он к ней или нет. Он нашел медсестру, чтобы та его выпустила: в доме престарелых на каждом входе были кодовые замки для предотвращения побегов. Он сел на скамейку в саду и стал готовить ложь для своего отца.

Крошечные коричневые птички носились по гравию, клевали что-то невидимое. Двигаясь осторожно, чтобы их не спугнуть, Конор проверил свой телефон. Пришло электронное письмо от «Харвуд-хаус», в котором рекламировалось специальное предложение: ужин и ночевка с завтраком – почти вдвое дешевле, чем они заплатили в сентябре. Бизнес, должно быть, шел с трудом. Конору стало холодно, поэтому он встал, топая ногами и отгоняя птиц в косматое серое небо.

Через двадцать минут к двери подошел Дермот и весело простился с медсестрой, которая его выпустила. После того как дверь за ним закрылась, Дермот посмотрел на небо и перекрестился. Конор подарил ему улыбку, очень широкую и очень фальшивую.

– Пришлось ответить на звонок, пациент. Извини.

– Так и подумал. Пойдем. Это место вызывает у меня зуд.

Конор ехал по автостраде, когда позвонила Беатрис и попросила купить молоко по дороге домой. Он спросил, не нужно ли что-нибудь Дермоту. Проехал еще немного, прежде чем заметил, что Дермот ничего не ответил.

– Па?

Его отец плакал.

– Она же счастлива? Разве тебе она не кажется счастливой? – спросил он.

– Она кажется очень спокойной.

– Во всяком случае не просит, чтобы ее забрали.

Дермот остался в машине, пока Конор бегал в «СуперВэлью» за молоком. Когда он снова сел в машину, то увидел у Дермота в руках что-то белое.

– Что это?

– Не узнаешь?

Это был кусок белой картонки в форме восьмерки с наклеенными ватными шариками. Вокруг сужения завязанная ленточка. Кажется, остался только один глаз. Снеговик.

– Ты его сделал.

Конор изучил снеговика. Он помнил его: возможно, не то, как его делал, но он видел его на их рождественской елке.

– Я пошел к ней в комнату, чтобы собрать вещи в стирку. Нашел его в мусорной корзине вместе со всеми остальными елочными украшениями. Это единственное, что осталось целым. Говорят, она сделала это в рождественскую ночь. Ободрала елку, разорвала все украшения на куски.

Днем, во время приезда к ним домой, Молли вела себя так тихо и послушно, что Конор заподозрил, что ее накачали седативными препаратами.

– Если спросишь меня, ее это не одурачило, – сказал Дермот. – Ни капли.

– Это чушь.

– Мы выкинули ее сюда и умыли руки.

– Па, она недостаточно помнит, чтобы осознать, чего ей не хватает.

– Чушь собачья. Она выбрала этого снеговика, когда я показал ей украшения. Она сказала твое имя. У меня разрывается сердце, когда я вижу, что ты с ней не разговариваешь. Редко навещаешь. Она тебя обожала.

Дермот повернулся лицом к Конору, его лицо напряглось от гнева.

– Но я… – Конор попытался придумать правильный ответ, который не расстроил бы отца еще больше. – Ты прав. Я мог бы постараться.

Дермот вытер лицо платком и снова уставился на дорогу впереди.

Когда они приехали домой, Фиа сидел на полу, в двух футах от телевизора.

– Я голоден, – сказал он им. – Даже ланч еще не ел.

Конор нашел Беатрис на кровати, она отправляла кому-то сообщение. Она подпрыгнула, когда услышала его, и быстро положила телефон на покрывало экраном вниз.

– Как Молли?

– Хорошо. Уже больше трех, а Фиа говорит, что еще не ел?

Беатрис, похоже, искренне удивилась, что уже так поздно. Она взяла телефон и спустилась вниз.

– Кому ты писала? – спросил Конор.

Она нахмурилась:

– Никому.

Беатрис мазала маслом тост для Фиа, который сидел у кухонного островка, болтая ногами. Конор наклонился над Фиа и обнял его. Мальчик проигнорировал его.

– Я ТАК голоден, – прорычал он.

– Куда ушел папа? – спросил Конор.

– В свою комнату, прилечь, – сказала Беатрис. – Я принесу ему чашку чая, когда накормлю Фи.

– Он считает, что я игнорирую маму.

Беатрис разрезала тост Фиа на треугольники и пододвинула к нему тарелку, а затем поставила чайник для чая.

– А ты как думаешь? – спросил Конор. Его раздражало, что пришлось просить ее реакции.

– Ты не навещаешь ее.

– Навещаю. Ей все равно, я для нее как еще один стул в комнате.

Беатрис бросила предупреждающий взгляд в сторону Фиа.

– Не ради нее, а ради Дермота. Она его жена. После стольких лет вместе они как одно целое. Ты пренебрегаешь ею – ты пренебрегаешь им. – Она размешала чай для Дермота – молоко и два куска сахара – и пошла к нему.

Конор сделал несколько глубоких вдохов и заставил себя сосредоточиться на Фиа, который уминал тост и пинал ногами кухонный островок.

– Сейчас лучше? – Он взъерошил сыну волосы. Фиа наградил его улыбкой, полной непрожеванного тоста.

Глава 28

Хорошенько посмеяться

В то время как все остальные радовались возвращению детей в школу, в первый школьный день Ева проснулась с тревогой. Во время короткой перемены, когда Еву спросили, как прошло ее Рождество, она ответила, что тихо: они были в Литриме, как и каждый год, проводили