Стрекоза ты моя бестолковая - Татьяна Булатова

– Ма-а-аня! – продолжала колотить в дверь Нина, не обращая внимания на подъездных соглядатаев. – Открой, Мань! Открой! Чего сказать надо.

Представить, что Машенька стоит под дверью, было легко по тому, как ловко распахнула она перед соседкой врата квартиры и за ними же и исчезла. Даже в подъезд не выглянула.

Разочарованные зрители, секунду потоптавшись рядом со своими дверями, испарились, так и не дождавшись ничего интересного, даже плечами в недоумении пожали.

– Маня! – бросилась Нина к испуганной Маше и нависла над ней готовой разразиться слезами тучей. – Ты прости меня! Не со зла я. От зависти. Чё говорить-то: из пустого в порожнее переливать. Сказала, а у самой на душе кошки скребут. Дерут прям душу-то. Думаю, пойду просить. Прости, виновата. Вот как есть виновата.

– А Костя? – выдавила из себя Машенька.

– А что Костя? – поперхнулась соседка.

– Кто у него?

– У кого? – не сразу поняла Жданова.

– Ты сказала, у него «пруд пруди», – напомнила Маша Соболева.

– Да мало ли что я сказала! – заюлила соседка. – Мало ли что со зла скажешь?! Придумала я. Он же мне не докладывает, – сморозила Нина очередную глупость.

– Честно? – строго, как учительница начальных классов, переспросила Машенька.

– Ей-богу! – поклялась Жданова и перекрестилась. – Вот тебе крест! Пока ты в больнице лежала, никого здесь не видела и от людей не слыхала, чтоб где-то как-то.

Довольная Маша расправила плечики и взяла соседку за руку в знак примирения. Прошли на кухню, сели за стол и одновременно почувствовали, что говорить не о чем: каждый выполнил причитающуюся ему долю внутренней работы: один обидел – другой обиделся, один прощения просил – другой извинения принимал. Интереса больше не было, а значит, чая столько не выпить!

– Послезавтра, что ль, возвращается?

– Угу, – отозвалась Машенька.

– Помочь, может, тебе? Сварить там чё или как?

– Не надо, – отказалась Маша, после признания Ждановой обретшая уверенность в собственных силах. – Сама.

– А то смотри, мне недолго.

– Сама, – настойчиво повторила хозяйка квартиры и добавила: – Я умею. Меня мама учила.

– Так у тебя и мамка есть?! – удивилась Нина, искренне считавшая соседку не только круглой дурой, но и круглой сиротой.

– Есть, – призналась Машенька.

– А чё я не видела? – по-прежнему сомневалась в правдивости Машиных слов Нина. – И сам твой ничего не говорил. Не ладите?

– Ладим, – подлила масла в огонь разгоревшегося соседского любопытства Машенька и зачем-то придумала: – Очень даже ладим. Только редко видимся. Мама не может.

– Далеко живет? – включилась Жданова.

– Нет, – честно ответила Маша.

– Не-е-ет? А чё ж? Работает?

– Учительницей, – придумала на ходу Машенька.

– Понятно, – не стала дальше настаивать гостья, от простоты ответов быстро потеряв интерес.

– Она хорошая учительница, – продолжала сочинять Маша и для пущей убедительности еще прибавила: – Ее дети знаешь как любят? Умирают просто любят. Она у меня красивая и строгая. И очень умная.

«Не как ты», – подумала про себя Нина и покрутила головой по сторонам. Делать было нечего, надо было уходить. Жданова поднялась и поморщилась, словно у нее что-то болело.

– Кино пойду смотреть. Пойдешь? А то вон у вас и телевизора-то нет.

– Нет, – отказалась Маша и объяснила: – Я Костю ждать буду.

Ответ соседке не понравился: ей ждать было некого.

– Ну, давай, жди! – разрешила она полудурочной Машеньке и направилась к дверям. – Пока, значит.

– До свидания, – еле слышно выдохнула хозяйка и проводила гостью отрешенным взглядом.

«Совсем спятила девка», – пробурчала себе под нос Нина и, тяжело переставляя ноги, начала подниматься на третий этаж. Дойдя до третьего, вспомнила, что забыла сказать про Мироновну, которая баню ей предлагала, и остановилась, решая, сказать или не сказать. Все-таки решила сказать и стала спускаться вниз.

На стук Маша Соболева не ответила. Жданова в раздражении пнула дверь ногой, ругая себя за проявленную инициативу. Не дождавшись ответа и в этот раз, по-хозяйски открыла дверь, словно проживала в этой квартире сама.

– Ты чё дверь-то не закрыла? – зашумела она в прихожей, рассчитывая, что Машенька выйдет к ней навстречу. – А?

Хозяйка упорно не отзывалась. Тогда Нина, привычным движением сбросив тапки, прошла в кухню и, застав Машу сидящей около окна, даже не удивилась, а продолжила с того места, на котором закончила:

– Я чё вернулась-то… Про Мироновну тебе сказать. Придешь, значит, на работу устраиваться, спроси: «Где у вас Мироновна?» А ей прям так и говори: «Нина прислала. Насчет работы».

– Хорошо, – пообещала Машенька, наивно рассчитывая уже завтра приступить к несложным обязанностям в детском саду, хотя ей никто этого не обещал, а сложностей устройства в детское дошкольное учреждение она предвидеть, разумеется, не могла.

Гостья словно почувствовала, о чем думала хозяйка, и грубовато предупредила:

– А в «Солнышко» ты не ходи. Не возьмут. Только зря ноги обобьешь. Кем там тебя звали? Нянькой?

– Посуду мыть, – прояснила ситуацию Маша.

– Ну-у-у, это мы знаем, как у них там посуду мыть – всю спину надорвешь над мойкой. Не ходи, Мань. Слушай умных людей-то!

– Хорошо, – снова уверила Жданову Машенька.

– И скажи мне, как сходишь: возьмут, нет ли.

– Хорошо, – как попугай, повторила Маша, и от этого «хорошо» Нина начала закипать. Ей снова захотелось пройтись по знакомому маршруту про то, как кому-то повезло, но за что – непонятно, и почему кому-то, а не ей, и еще неизвестно, все ли так прекрасно, как мнится, может, наоборот, рано радоваться, потому что одиноких баб много и на то мужик и существует, чтобы налево… Но Жданова удержала себя в руках и только сжала губы, чтобы не выскочило, потому что второй раз извиняться – это перебор: лучше уйти. Что она и сделала, успокаивая себя давно известным: «Не делай добра, не получишь зла».

В то время, пока Нина тащила наверх свою порцию недовольства, Машенька почесывала урчащего кота за ухом и тихо рассказывала ему оптимистичную историю о том, как ровно завтра начнется ее новая жизнь, вступив в которую она закроет печальную страницу своего существования и напишет новую, полную счастья и радости.

Именно с этим ощущением она долго бродила по темной квартире, не выпуская Абрикоса из рук и надолго застывая то у одного, то у другого окна. А когда легла, обнаружила, что сон исчез. Но Маша не расстроилась: бессонницы она не боялась. Бессонница как калейдоскоп: распахнул глаза – новая картинка. Хочешь, по небу лети, хочешь, представляй себя за спиной у мужа, пока он вместе с Михалычем путь в темноте прокладывает, состав ведет. «Как же далеко-о-о-о!» – вздохнула Машенька и окончательно провалилась в вязкое забытье, не переставая слышать стук