Легенды - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Пусть будет так как будет, а он, слепой хан Кучюм, не помирится ни с ногаями, ни с казаками. Под Искером кипит жестокая сеча: бьются московские воеводы с Сейдяком, и льётся казацкая кровь вместе с ногайской. Но изнемогли ногаи, ворвались в Искер казаки, ― и попал в плен молодой Сейдяк, как орлёнок с подбитым крылом. Ушли ногаи в свою степь, а московские воеводы недосчитались головы последнего атамана Мещеряка...

― Теперь наша очередь, ― говорит мурза Карача. ― В Искере нам не взять казаков, а выманим их в степь...

Смелее голодного волка мурза Карача. С небольшим отрядом он идёт прямо под Искер и задирает отдыхающих казаков. Но крепко засели московские воеводы в Искере и не поддаются хитрости Карачи. Ждёт слепой Кучюм у озера Чили-Куль месяц, ждёт другой, а мурза Карача всё ещё не показывается.

― Себя обманет Карача, ― ворчит столетний Кукджу, ― Москва хитрит...

Каждый день рано утром выходит столетний Кукджу далеко в степь, припадает к земле ухом и слушает: под землёй слышит он знакомый стон ― это жалуется буйный Иртыш. Нехороший знак, но Кукджу молчит, чтобы не смущать напрасно храбрых. Ещё будет пролито много крови ― и чужой, и своей. А слепой хан Кучюм горит нетерпением помериться силой с московскими воеводами... Около него все три жены и жёны его мурз и улусников: храбрее будут биться татары, чтобы не отдать казакам самого дорогого.

― Эй, вы, московские вороны! ― кричит мурза Карача, гарцуя под Искером на своём лучшем иноходце. ― Забрались в чужое гнездо и носу показать не смеете... Выходите. храбрецы, в поле, померяемся силой. Я убил атамана Кольцо, я убил атамана Ермака и вас убью...

Не стерпели московские воеводы и вышли ив Искера ночью. Мурза Карача ждал их и притворился трусом. Побежал Карача к Чили-Куль и повёл прямо казаков на самого Кучюма... Но хитрее оказались московские воеводы: разделили они казаков на две части ― одна пошла в погоню за Карачей, а другая с тыла обходила Чили-Куль.

― Застонала земля, хан, ― говорит столетний Кукджу хану Кучюму. ― Бежит Карача, а за ним гонятся казаки.

Стоит хан Кучюм на холме и ждёт последней битвы. С одной стороны его поддерживает Хан-Сеид, а с другой ― шаман Кукджу. Татарское войско сошлось у озера, совсем готовое к битве. Последний сын хана Кучюма, молодой Абдул-Хаир скрылся в засаде. Всё готово; застыло сердце в груди у робких женщин, а земля стонет всё ближе и ближе... Не видят ничего слепые глаза старого Кучюма, но всё слышит его волчье ухо... Вот горячий скок татарских степных лошадей, вот дикий крик Карачи, лязг скрестившихся сабель и стоны раненых. Бежавший от казаков Карача повернул свой отряд к ним лицом и врубился в самую середину.

― Молодец Карача!.. ― повторяет слепой Кучюм. ― Я слышу, как он рубит казаков... Пусть теперь Ураза-Магмет ведёт правое крыло на выручку Караче.

Хан махнул рукой, и киргизский царевич Ураза-Магмет полетел в битву. Напиравшие на Карачу казаки дрогнули от этого натиска, а передние ряды попятились. Слышит хан Кучюм, как смешались казаки, а бешеный Ураза-Магмет рубит направо и налево. Но что это? Опять собрались казаки и напирают на Карачу. Ураза-Магмет врубился слишком далеко и не может поспеть на помощь Караче, а старый мурза бьётся один против пятерых.

― Отчего я не слышу голоса Карачи? ― спрашивал хан Кучюм стоящего около него хана Сеида. ― Жив ли он?

― Нужно выпустить засаду, хан...

Второй раз махнул рукой хан Кучюм, и вылетел со своей засадой Абдул-Хаир, точно пущенная из лука стрела. Дрогнули казаки от радостного татарского крика, смешались и побежали. Радостно крикнул и слепой хан Кучюм, услышав знакомый победный клик, и поднял обе руки к верху как стоял на молитве. Но рано обрадовался слепой хан Кучюм... Обманули его казаки своим притворным бегством, как обманывал их раньше мурза Карача: расступились казаки и засада Абдул-Хаира пролетела дальше, а когда казаки сомкнулись ― татарское войско было уже разделено. Отдельно бились все: и мурза Карача, и Ураза-Магмет, и Абдул-Хаир. Но это была ещё только половина беды: из-за озера поспевала казацкая засада, вихрем летевшая прямо на холм, где стоял сам хан Кучюм.

― Бежим, хан! ― кричал Кукджу, подводя Кучюму верховую лошадь.

― Я не хочу бежать, когда других бьют... ― отвечал неустрашимый хан. ― Пусть и меня убьют!..

Поздно заметил мурза Карача грозившую хану Кучюму опасность, но всё-таки полетел навстречу казацкой засаде, и ещё раз хан Кучюм услышал голос храбрейшего из своих мурз. Казаки давно заметили ханскую ставку и летели к дорогой добыче; дорого бы дал белый царь за пленного хана Кучюма... Близко казаки, замолк и голос Карачи, а хан Кучюм всё не двигается и всё стоит с поднятыми руками, ожидая смерти. Разбежались все в страхе, и около слепого хана Кучюма остались только: Сайхан-Доланьгэ, шаман Кукджу, да святой Хан-Сеид. Когда казаки уже вынеслись на холм к ханской ставке, Хан-Сеид протянул свои руки над головой Кучюма, и сделались они все четверо невидимыми: слепой хан Кучюм, Сайхан-Доланьгэ, шаман Кукджу и сам Хан-Сеид.

Великая беда случилась и великое чудо!

X

Последний сын хана Кучюма, молодой Абдул-Хаир, киргизский царевич Ураза-Магмет и старый мурза Карача попали в плен, а с ними вместе и две ханши, две красавицы, Симбула и Сузгэ. Остальные были перебиты, уведены в Искер пленниками или разбежались по степи как зайцы. Пока стояла в степи кость Ибака, зелёная степная трава ещё не видала такого горя... Но этого мало: те, кого не взяли в плен казаки, сами пришли в Искер с повинной. Так передался белому царю старейший из ханских советников Чин-мурза, а с ним пришла в Искер неутешная Кюн-Арыг.

― Мне бы хоть один раз взглянуть на Махметкула, ― объясняла мать батыря, ― всего один раз... А больше мне нечего ждать. кроме смерти.

С честью принимали московские воеводы этих знатных перебежчиков и с честью отправили в Москву, вместе с пленниками и пленницами. Лучший цвет Искера ушёл с ними, и в степи оставался один слепой хан Кучюм, которого не могли взять ни хитростью, ни лаской, ни силой.