Гамбит дождября - Андрей Люмнов

Артём ловко орудовал ложкой. Марина засмотрелась, как он ест, откусывая большие куски от ломтя хлеба, на котором лежали перья зелёного лука, прижатые салом, и заедая горячим борщом... и вдруг прыснула смехом.

— Прости, не смогла удержаться, — сказала она в ответ на вопрос в глазах Артёма.

— Что? Я смешно ем? Перемазался в супе?

— Нет, всё нормально, кушай. Я просто старую шутку вспомнила.

— Что за шутку?

— "Женщины, если мужчина ждёт от вас борща, не пытайтесь втюхать ему секс!"

Артём чуть не поперхнулся.

— Дошутилась? Сбылось! — рассмеялся он.

— Признаю свою вину, меру, степень, глубину... Надо было тебе сразу про борщ сказать.

— Ага, вбегаешь ты такая сырая и взбудораженная, просишь номер и душ, делаешь недвусмысленные намёки, а я тебе в ответ: "Господи, ну какой секс? Вам всем только одного надо! А я борща уже десять лет не ел!"

Теперь уже хохотали оба, в голос и не сдерживаясь.

— А если серьёзно, то такого борща я никогда не ел. У жены получались скорее щи со свёклой, бледно-розовые и пресные. Спасибо.

— Иди за жаренным кроликом, — улыбнулась Марина.

— Если бы ты приготовил кролика в первый день, я бы отказалась, — призналась Марина за кофе.

— Почему?

— А ты вспомни, какой надменной я была. И чтобы я, тогдашняя, стала есть кроличью ножку руками, обгладывая кость, и по пальцам тёк жир? Да ещё и при простолюдине.

— Да, я не аристократ. Но кость глодать не нужно — ужарилось настолько, что мясо само отходит.

— Прости, я не совсем удачно выразилась. Для меня тогда все, кто работает не в кабинете, были простолюдинами. Сейчас я так не считаю... А кролик действительно ужарился, по вкусу на курицу похож. Спасибо.

— На здоровье. А кролика бы для той тебя я бы даже и не приготовил. Это блюдо для своих. А тут какая-то залётная фифа.

— А сейчас? — она широко развела руки, и рубашка на ней распахнулась.

— А сейчас с тобой приятно поговорить за кофе. И поиграть в боулинг.

— Да, кстати, давно не играли. Я хочу реванш.

Артём расставил поленья пирамидой и отступил.

— Реванш будет честным, — сказала она, подбирая с пола самый увесистый моток, тёмно-синий, почти чёрный. — Никаких спиц. Только чистая катка.

Сделав несколько разминочных взмахов рукой, прицелилась и катнула моток. Тот катился ровно, но в самый последний момент слегка вильнул влево и сбил только четыре крайних полена.

— Неплохо, — оценил Артём.

— Это был пристрелочный.

Брошенный Артёмом рыжий моток, похожий на спелый апельсин, врезался в самый центр пирамиды, и с грохотом рухнули оставшиеся шесть кеглей.

— Страйк, — буднично сказал он.

Марина молча пошла расставлять кегли.

Артём опять бросил, но, как будто, рука в последний момент дрогнула, и моток полетел в сторону.

Марина молча подобрала синий моток, встала на исходную позицию. Но на этот раз она не просто прицелилась, а на несколько секунд закрыла глаза, словно вспоминая что-то — может быть, совет Артёма о том, чтобы катить «нежно», а может быть, что-то ещё.

Её бросок был не сильным, но уверенным. Моток катился по чердачной доске, как по рельсе, не отклоняясь ни на миллиметр, и попал точно в центр пирамиды.

— Страа-а-айк! — подпрыгнула она!

Игра продолжалась. Про запись счёта никто из них даже не вспомнил.

Артём сбил две крайних кегли слева, Марина — три справа. Следующим броском Артём промахнулся, буквально на сантиметр в сторону.

— Не повторяй мою ошибку, — тихо сказал Артём, наблюдая, как она выбирает позицию. — Не бросай слишком сильно.

Она кивнула, не отрывая глаз от цели. Она присела, качнула рукой с мотком для импульса и выпустила его. Синий клубок покатился медленнее обычного, почти нерешительно, казалось, что он сейчас остановится, недокатившись до пирамиды несколько сантиметров, но... Моток буквально дополз, дав толчок полену, которое повалило все остальные.

На чердаке воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими ударами дождя по крыше.

— Это... — начал Артём.

— Это победа! — перебила его Марина и подпрыгнула так, что чуть не задела головой крышу.

Она не стала сдерживать свой восторг, закружилась на месте, а потом подбежала к Артёму и, схватив его за руки, принялась танцевать какой-то безумный танец победы.

— Я сделала это! Видел? Видел? Ты видел?!

— Видел, — он улыбался, позволяя ей таскать себя по чердаку. — Поздравляю с реваншем. Ты сегодня была великолепна.

— Великолепна, — повторила она, наконец останавливаясь и переводя дух. — И знаешь что?

— Что?

— Мой приз — это не возможность что-то потребовать. Мой приз — это вот это. — Она указала пальцем на его улыбку. — Видеть, что ты радуешься за меня. Для меня это дороже любого страйка.

Она подошла в угол, посмотрела на их прошлый счёт и стёрла его ладонью. Посмотрела на грязь на ладони, потёрла ладони друг о друга, а потом о бёдра, подняла свой победный синий моток и торжественно поставила его на вытертое место как кубок за выигрыш в главной игре, как трофей, которым она не просто выиграла в боулинг, а окончательно стёрла последние следы той «надменной фифы», которой она когда-то приехала.

Артём варил кофе. Марина обняла его со спины и прошептала на ухо (для этого ей пришлось встать на цыпочки):

— Спасибо за реванш.

Артём повернулся.

— Ну, мы же оба понимаем, что ты поддавался, — улыбнулась она и чмокнула его в щетину на подбородке.

Кофе пили молча. На этот раз совсем молча. Но их взгляды друг на друга стоили тысяч слов. Он накрыл её ладошку своей, широкой, кивнул, улыбнулся и вышел.

В гостиной Артём поставил на шахматную доску двух чёрных слонов, а колпачок ручки, выполнявший функцию слона все эти дни, отнёс в бюро.

— Да, блин! — она захлопнула книгу и отложила в сторону. — Ну так нельзя!

— Что именно нельзя?

— Нельзя так с героями! И вообще... Задумка, вроде, интересная, но потом... "Остапа понесло". Сталина с Берией приплёл, Котю, сделал из обычного персонажа тем ружьём, которое в конце стреляет. И клиффхэнгер настолько мощный, что продолжение, почти наверняка, хуже.

— Продолжение похуже, да. А что такое клиффхэнгер?

— Это когда действие обрывается на «самом интересном месте».

— У этой манипуляции и термин есть?

— Да!