Это снова ты - Алекс Хилл

членов семьи скорее естественны, чем деструктивны. Свобода, независимость, желание принимать решения самостоятельно. Глупо винить ее за это. Она взрослеет, хочет жить своей жизнью, разбирается в себе и собственных чувствах. Она хотя бы что-то чувствует. Уже повезло.

Мытька толкает ногу Димы, упершись лбом в щиколотку. Зимин опускает голову и беззвучно вздыхает:

– Ты ведь уже ел.

Кот отвечает протестующим мяуканьем, и хозяин сдается. Идет на кухню, накладывает в миску порцию корма и садится за стол, наблюдая за трапезой любимца. Мытька быстро расправляется с угощением, а после влезает к Диме на колени, громко замурчав.

– Да-да, всегда пожалуйста, – говорит Зимин, почесывая пушистую шерстку.

Минуты тянутся одна за другой. Дима плавно водит рукой и погружается в отрешенный транс. У Зимина есть всего два состояния: быть нужным и быть ненужным. В первом он полон энергии и сил, эмоционален, включен в жизнь на максимум – и плевать, что не в свою, – а во втором отправляется в тишину многогранного зеркального зала, где заперто его сознание. Он подходит к каждой из стен, вглядываясь в отражающую поверхность, испещренную мелкими трещинами и сколами, но ничего не видит, ничего не ощущает.

Когда-то в одной из граней отражалась мама: ее боль, печаль, страхи и переживания. После смерти отца Дима должен был стать главной опорой, и он стал. Беспроблемный ребенок: спокойный, рассудительный и самостоятельный. Он безошибочно чувствовал настроение матери, понимал, когда нужно обнять покрепче, а когда оставить в покое. Ничего не просил, ни о чем не спрашивал, а когда она оправилась и встретила отчима, то ее отражение исчезло. Теперь у нее новая семья, любящий муж, двое сыновей. Дима мысленно проходит к следующей грани. Еще одно пустое зеркало, где раньше появлялся лик лучшего друга. Именно через него Дима чувствовал мир бо́льшую часть времени, через него жил и понимал, что делать дальше. Только теперь и здесь ничего нет. Саша выбрал свой путь и уверенно движется вперед: работа, свадьба, ребенок на подходе.

И так по кругу: десятки зеркал, принадлежавших людям, которые наполняли существование Зимина смыслом. Кто-то задерживался всего на пять минут, а кто-то на месяцы и дольше, но в конечном итоге они все уходили. Получали что хотели: разговор по душам, совет, смех, иллюзию близости или одобрения, а потом исчезали или были вынуждены исчезнуть, как в случае с Аленой. Дима не может дать ей желаемое, а значит, бессмысленно оставаться рядом, это должен быть кто-то другой. Он точно не знает, отчего это работает именно так. Не понимает, почему не может увидеть в одном из зеркал только себя. Его эмоции, его желания и мечты спрятаны где-то, а возможно, их и вовсе не существует. По крайней мере, сейчас он не может вспомнить ничего подобного. Все, что у него есть, – рефлексы и нужды окружающих. Попросили – сделал. Заболели – облегчил боль. Потерялись – указал возможные варианты путей. Загрустили – развеселил. Сомневаются – выслушал. Это все, на что он способен. Ни единого решения, принятого для себя, только потребности других.

Мытька, наластившись, спрыгивает на пол и выходит из комнаты, оставляя Диму одного. Он тихо хмыкает, глядя, как пушистый хвост исчезает за поворотом, и разминает затекшую шею. Последние месяцы он все чаще чувствует себя уставшим – и физически, и морально. Даже дышать иногда тяжело, не говоря уже о подъемах по утрам, работе и других бытовых вещах. Дима замер в своем опустевшем зазеркалье, в пожирающей тишине и беспомощности по отношению к собственной жизни. Можно, конечно, вернуть Алену и дальше играть в отражение Морева, но сколько еще он продержится без такой важной детали, как искреннее желание быть там, где он есть? Зимин точно знает, как имитировать нормальную жизнь. Но что, если зеркало треснет окончательно в самый ответственный момент, лишив Диму возможности отражать так точно, как только возможно? Испортить жизнь Алене безразличием и отрешенностью? Нет, слишком опасно.

«Не усугубляй» – главное кредо Зимина, что не позволило разнести к чертям его одинокое зазеркалье и остаться там под завалами бездыханным холодным ничем.

Через несколько часов одиночество становится невыносимым. Оно заставляет Диму вглядываться в пустоту внутри себя все пристальнее, задает вопросы, ответов на которые нет. Все равно что умножать бездну на бесконечность. Это напоминает ему год после смерти Миши. Год в страхе за Сашу. Год в забвении, бо́льшую часть которого Дима даже не помнит, потому что все дни были похожи друг на друга, а действия повторялись по инерции. Бессмысленные, безнадежные, как будто чужие. Зимин не выдерживает и хватает телефон. Список контактов огромен, но ни одно из имен не вызывает отклика сердца, поэтому приходится выбирать головой.

– Привет, Дим! Что-то срочное? – звучит из динамика веселый голос соседки на фоне звонкого женского смеха и музыки.

– Привет, Ксень. Нет, ничего такого. Просто хотел узнать, как ты, но уже слышу, что веселишься. Не буду отвлекать.

– Да, я на дне рождения подруги. Он, кстати, тоже здесь.

– Если нужна будет помощь…

– Вряд ли. Мы вроде как помирились.

– Да? Здорово. Рад за тебя.

– Спасибо, Дим. Правда. За все.

– Всегда пожалуйста. Хорошего вечера.

– И тебе. Да иду я! Сейчас! – кричит Ксюша. – Ну все, мне пора. Пока!

Вот и еще одно зеркало опустело. Это не больно и не радостно, не грустно и не весело – безразлично. Наименования контактов мелькают на экране, буквы смазываются, сливаясь в полосы. Последнее имя – Яна. Дима не помнит, кто это, но все равно звонит.

– Алло? – настороженно отвечает девушка.

– Привет, – произносит Зимин.

– Привет. Это кто?

– Извините. Наверное, номером ошибся.

Дима сбрасывает звонок и откладывает телефон в сторону. Будь это кто-то другой, не он сам, а кто угодно, выход нашелся бы легко. Зимин отвез бы этого человека куда-то или предложил заняться чем-то приятным. Мог бы что-то придумать, но… Что можно придумать для того, кто ничего не хочет? Тело просит неопределенных действий, требует непонятного движения. Убежать, забыться, исчезнуть. Отрешенность бурлит и кипит, перевоплощаясь в страх: не за себя – за них, за тех, кто останется. Они будут жалеть, страдать и печалиться.

Нельзя. Терпи. Это тебе плевать, но не им. Ради них. Ради их спокойствия. Ты должен. Обязан.

* * *

Ночной Ростов-на-Дону, веселая молодежь, долбящая музыка и взмокшая кожа. Маршрут, выстроенный Женькой, оказывается не самым удобным, и все же он неплох: четыре бара, три клуба. Мы прогуливаемся пешком, пару раз берем такси и нигде не задерживаемся дольше часа. Фомушкина держит обещание: меняет образ очаровательной кошечки на маску недоступной стервы и