Дураки все - Ричард Руссо

удосужился поставить свой пикап в сторонку, и Рут нажала на тормоз, угрюмо сознавая очевидное – ей тут нет места – и неизбежное следствие этой очевидности: сдать назад и укатить прочь. Не она ли сегодня советовала Салли уехать куда-нибудь, куда угодно, лишь бы подальше? “Уезжай, – сказала она себе, – прямо сейчас”. Неважно куда. Разве кто-то заметит?

В том-то и дело. Еще как заметят. Проголодаются. И в закусочной, и дома хотят есть и ждут, что Рут их накормит. Середина дня, а Зак наверняка уже голодный и гадает, что она сегодня приготовит на ужин. Бывает ли он вообще когда-нибудь сытым? И откуда у него такой неутолимый аппетит? И ведь не только у ее мужа. В закусочной посетители тоже едят и едят без конца. Их не особо волнует – если волнует вообще – вкус поданных блюд, лишь бы побольше, горы картофеля фри и тазики коул-слоу[14]. Едят они сосредоточенно, решительно, убежденно – так же, как делают прочие необходимые дела. Доедят, спросишь: “Ну как?” – взглянут озадаченно. Все же съедено, разве нет? Если бы что-то не понравилось, они бы сказали. А другие, что характерно, и вовсе отвечают невпопад: “Наелись”, точно голод – доминирующее их чувство, а еда позволяет на время о нем забыть.

У самой Рут, как ни парадоксально, чаще всего аппетит плохой или отсутствует вовсе. Особенно в последнее время, из-за зверской жары и Великой Вони. Кто в таких обстоятельствах может думать о еде? Интересно, если она все же уедет, вернется ли к ней нормальный аппетит – в еде, сексе, удовольствиях – или он пропал навсегда? И не обязана ли она ради себя самой это выяснить?

Видимо, нет, потому что, вместо того чтобы включить заднюю передачу, Рут принялась сигналить, пока из задней двери дома, потирая заспанные глаза, не вышел ее муж, босой и в одних трусах. Вот и хорошо, подумала Рут. Днем он обычно засыпал перед телевизором, хотя всегда это отрицал, даже если она заставала его за этим занятием. Впрочем, у него были уважительные причины подремать. Преуспевающий старьевщик – если это не оксюморон – должен вставать чуть свет, и Зак каждое утро поднимался даже раньше, чем Рут, когда ей надо было открывать закусочную. К пяти он уже уходил и рылся в вещах, которые горожане выставляли на обочину в те дни, когда вывозят мусор. В Шуйлере – там находки получше – это были вторник и четверг, в другие дни – в прочих соседних городках, где еще действовала служба вывоза мусора. К полудню Зак уже был не прочь покемарить. Рут не помнила, когда в последний раз высыпалась, но ей подремать не удавалось, и она, конечно, возмущалась, что у нее украли это время. А оттого что Зак не признавался в краже, возмущалась еще больше.

– Слышу, слышу, – пробормотал Зак, приглаживая непослушные волосы. Ему вот-вот шестьдесят, черт подери, у других мужиков давно уже плешь, а у него как торчал вихор, так и торчит. Даже не верится, что когда-то этот непослушный чуб ее умилял. – Хватит гудеть.

– Переставь машину, – велела Рут.

– Сейчас. – Зак неуклюже спустился с крыльца на колкий гравий.

Где в этой туше прячется тощий парнишка, за которого она вышла замуж? Он тогда весил от силы сто тридцать фунтов. Заку было уже восемнадцать, а мать по-прежнему покупала ему штаны – Рут следовало бы задуматься над тем, что это значит, – в детском отделе. Теперь же в нем без малого триста пятьдесят[15]. “Заполняет костяк”, – поясняла его мать, – и сама женщина очень крупная, – когда Зак начал толстеть, как и было заложено в генах. Теперь он заполнял не только костяк, но и дверной косяк, причем целиком: в дверь Зак проходил боком.

– А я что делаю, по-твоему? – пробурчал он.

– По-моему, ты расхаживаешь по двору в одних трусах.

– И что с того? Здесь никого нет, кроме нас.

– А вдруг сейчас придет Тина?

– Она меня уже видела.

Рут потерла виски.

– Переставь ты уже машину.

– Сейчас, – повторил он. – Хорошо?

Зак уселся за руль, но тут же и вылез обратно, помахал правой рукой, будто звонил в колокольчик, – ключи, догадалась Рут, точнее, в данном случае их отсутствие. Жили они за городом, угонять пикап тут некому, и обычно Зак оставлял ключи в замке зажигания, но, видимо, не сегодня. А поскольку найдет он их явно не сразу, Рут неохотно заглушила мотор, вышла из машины и направилась следом за мужем.

Дом, в котором прошла вся их семейная жизнь, принадлежал родителям Зака, точнее, матери, отец умер, когда Зак был маленьким. Эту старую кошелку тоже звали Рут – “мама Рут”, как ее называли, чтобы не перепутать, хотя Рут-младшая каждый раз мысленно прибавляла: “…характер крут”. Та с самого начала дала понять, что невысокого мнения о невестке. В день знакомства – Зак привез невесту в этот самый дом, чтобы представить матери, – Рут с утра тошнило от ужаса и токсикоза, она сразу же попросилась в туалет. Но даже через закрытую дверь услышала жестокий вопрос: “Тебе обязательно было нужно обрюхатить самую страшную девку во всей школе?”

Зак не придал случившемуся значения – мол, пустяки.

– Не обращай на нее внимания, – усмехнулся он. – Она не имела в виду ничего такого.

– Ты мог бы вступиться за меня.

Он обнял ее за плечи, прижал к себе.

– Разве я не говорил, что у тебя красивая фигура? Вот родится ребенок, и мама к тебе оттает.

Это доказывало лишь, как плохо он знал свою мать. Впрочем, надо отдать ей должное: ребенка она полюбила, хотя Джейни и уродилась точная копия Рут. К тому же мать Зака невзлюбила бы любую девицу, которую он обрюхатил. Муж ее умер, в жизни за стенами дома она совершенно не разбиралась и цеплялась за сына – все, что у нее осталось. Через него и через его привязанность мама Рут намеревалась править тем, что осталось от ее мира, и для этого всеми силами пыталась ослабить влияние своей новоиспеченной невестки. Помимо прочего, она беспрестанно напоминала Рут, что та живет в ее доме, куда явилась беременная и без каких-либо хозяйственных навыков. Готовить Рут действительно не умела, да и свекровь не любила, чтобы на ее кухне командовал кто-то другой. “Как прикажешь учиться готовить, если ты ничего ей не объясняешь?” – спрашивал Зак мать, когда Рут просила его вмешаться. В конце концов мама Рут скрепя сердце выписала на листочки рецепты любимых блюд Зака. Правда, у Рут они никак