Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур

день, обмотанный шарфом, как пятилетняя кроха в мороз, он распрощался с родителями и сел в московский поезд. Каждый вагон, исчезающий в туннеле, отдавался ледяной иголкой в сердце Софьи Михайловны, к хвосту состава простегав мучительную тянущую строчку на стенке миокарда.

– Он ведь даже писать не будет, – прошептала мама.

– Соня, ну откуда на Северном полюсе почтальоны? – попытался отшутиться Лев Леонидович, предвкушая скорое возвращение второго сына, о котором мать знала лишь то, что он слегка хромает после растяжения бедра.

Но Родион не подвел отца. Он действительно прихрамывал, однако был бодр и весел, целовал маму, рассказывал дембельские байки и рвался восстановиться в институте.

– Роденька, почему же ты не уследил за Илюшей, – робко спросила Софья Михайловна как-то перед сном. – Он вернулся весь переломанный, избитый, надорванный.

– Ма, ну мы служили в разных частях, я даже не знал, что с ним происходит.

– Найди его, сыночек, прошу тебя, на этом чертовом полюсе или где бы он ни был. Ради меня, найди!

– Конечно, мам! – вздохнул Родик, вновь остро ощутив свою вторичность.

Без Илюши мамина картина мира была разнесена в хлам, в то время как наличие или отсутствие Родиона лишь включало или выключало в ней небольшой лучик света.

– Я найду его, мама, обещаю.

Глава 22. Лед

Через бывших друзей из ДОСААФ Илюше удалось познакомиться с полярниками и примкнуть к экспедиции на дрейфующей станции «Северный полюс-30». Это была середина третьего, заключительного этапа ее работы. Льдина, на которой находился лагерь, за три с половиной года растаяла, растрескалась, уменьшилась вчетверо, и было очевидно, что людей с оборудованием через несколько месяцев эвакуируют. Илюша помогал исследовать свойства воды и несколько раз сиганул с парашютом на ледяное поле, чтобы добавить экспериментальных данных в научную работу зимовщика Миши – летописца станции. Народу здесь было мало – человек семнадцать. Немногословные ребята в полярных комбинезонах, в меру вонючие, сильно бородатые по вечерам сидели в утепленном сборном домике, пили водку и ели мороженую строганину. Стас, двухметровый мужик с лапищами йети, играл на гитаре и приятным баритоном что-то мурчал под нос. Бардовских костров с хоровым пением, которые Илюша ненавидел, здесь, слава богу, не было. Полярники притерлись друг к другу за время уединенной жизни, былыми подвигами не хвастались, задушевных бесед не вели. Никто ничем не интересовался, ни о чем не спрашивал. Илья даже и представить не мог, что на земле для него есть такое целительное место. Он обожал этот бесконечный день, когда вокруг пупа земли солнце ходило по небольшому обручу и никогда не пряталось за горизонт. Ложиться спать, так же как и вставать, нужно было под ослепительными лучами, условно отделяя утро от вечера. Он любил уходить подальше от жилища и лежать на снегу, распластав руки среди застывших, как кладбищенские плиты, кусков льда. Миша сравнивал их с прозрачными парусами в бушующем море, но у Ильи были свои ассоциации. Он смотрел в упор на солнце, такое близкое и яркое, но греющее не больше, чем накаляканный детской рукой желтый кружочек. Сперва начинали мерзнуть швы на лице, затем ломить зубы, потом деревенели ноги в медвежьих унтах и пальцы рук в бараньих варежках. Затем, усилием воли пропуская точку замерзания, Илюша расслаблял свое тело, и оно медленно наполнялось теплом, как термос клюквенным чаем. В этот момент обычно появлялся Стас, взваливал на гигантские плечи коченеющего Илюшу, волок его в теплый дом, сбрасывал на кровать-лежанку и беззлобно вздыхал: опять убиться хотел смертник наш. Даже по сравнению с угрюмыми зимовщиками Илья был странным, очень странным, крайне странным. Но этому никто не мешал. Раз в неделю, пока позволяла взлетная полоса, на льдину садился Ил-76. Брюхо его как при кесаревом сечении распахивалось, и все кидались разгружать прибывшее оборудование и продовольствие. Из боковой двери порой выходили какие-нибудь чиновники с фотографами – понаблюдать за работой станции и почувствовать себя покорителями Арктики. Их сытно кормили, поили коньяком. Стас исполнял Высоцкого, Визбора. Через день они улетали, а в газетах появлялись заметки: «Хмурые полярники трудятся на благо России» с неизменной богатырской рожей Стаса, поющего под гитару. Незадолго до эвакуации лагеря, на уже опасно крошечную льдину сел легонький Ан-2. Привез кого-то из администрации Норильска. Илюша укреплял струей мочи высокую желтую глыбу в уличном туалете, построенном из массивных кусков льда в виде П-образного загончика. Недалеко суетились люди. Доносились голоса.

– Где его искать-то? – глухо спрашивал кто-то приветливого Мишу.

– Да вон на туалете флажок видите? Щас пописает и выйдет.

– Откуда знаете, что он там?

– Ну а кто еще? Нас тут раз-два и обчелся. Мы по напору струи друг друга знаем. Слышь, как рьяно журчит?

Странное трепетание началось в Илюшином животе. Он суетливо застегнул ширинку, капли на унтах превратились в желтые ледяные бусины. Снял со стены красный флажок и с опаской вышел из снежного сортира. Рядом с Мишей стоял мужик в импортном комбинезоне и утепленном шлеме с маской, закрывающей лицо до глаз. Он был похож на космонавта из «Нэшионал джеографик» – статный, новенький, нарядный, подретушированный. Миша возле него выглядел диким лешим из тайги. Космонавт сделал неуверенный шаг навстречу. Из-под его шлема с паром вылетело треснутое «привет!».

– П-привет, – отозвался Илюша.

Он тоже зарос бородой до ушей и в шлеме не нуждался. Спутанная волосяная масса замерзла крахмальной коркой. Белыми снежными гусеницами торчали брови. На шею в два оборота был намотан детский пуховый шарфик с оленями, покрытый инеем, как ломоть хлеба крупной солью.

– Илюха? – спросил космонавт, потянув за молнию возле уха.

Маска отстегнулась, повиснув на шлеме, мороз с хрустом перехватил туман знакомого одеколона, и позер с трехдневной щетиной оказался Родионом.

– Ч-черт, – вздрогнул Илюша. – К-какого хрена ты здесь?

– Мама передавала привет, – ответил Родион.

– В-вали от-тсюда. – Илюша ощетинился всей своей растительностью.

– Тебя органы разыскивают, что ли? – вклинился Миша. – Вы из милиции, прокуратуры, уголовного розыска? – обернулся он к космонавту.

– Я брат его родной, – еле ворочая мышцами лица от мороза, объяснил Родион.

– Н-нет у м-меня б-брата! – замотал башкой Илюша.

– Мужик, уйди от нас, дай поговорить, – попросил Родик.

– Так в дом зайдите, застудитесь, – пожал плечами Миша.

– Н-не п-пойду в дом, п-пусть м-мерзнет, – уперся Илья.

Миша вразвалочку направился к самолету, Родион вновь застегнул маску.

– Не жарко.

– П-про п-погоду п-поговорить приех-хал? – огрызнулся Илюша.

– Я отлить хочу, где у вас тут?

– Вон за стеной, – махнул Илья.

Поскальзываясь, Родик зашел за ледяную ширму и чертыхнулся.

– А флажок зассанный на хрен валяется?

– П-поставь его н-на стену, чтоб-бы было в-видно – з-занято.

– Кто тут увидит? Пингвины?

– П-пингвины н-на Южном п-полюсе. А м-мы на С-северном.

Матерясь, Родик долго шуршал дорогим материалом комбинезона и чиркал молниями. Массивный перстень на